"Пьер Лоти. Роман одного спаги" - читать интересную книгу автора

Та же исправная служба в казарме спаги, то же солнце на белых стенах, та же
безмолвная тишина вокруг. Слухи о войне против Бубакара-Сегу, сына
Аль-Хаджа, давали пищу разным толкам среди мужчин в красных куртках, однако
ни к чему не приводили. В мертвом городе - никаких особых событий, а
отголоски европейских новостей доходили медленно, потускнев от жары.
Жан многое пережил за это время, были и взлеты, и падения, но теперь он
зачастую не испытывал ничего, кроме смутной скуки и усталости от всего на
свете; лишь временами давала о себе знать, казалось бы, навсегда уснувшая в
сердце жгучая тоска по родине.
Приближался сезон дождей: океанский прибой постепенно стихал, наступали
дни, когда воздуха в груди не хватало, когда разомлевший от жары океан
становился вялым и гладким, точно масло, отражая в огромном зеркале своих
вод мощные потоки знойного света...
Любил ли Жан Фату-гэй?
Бедный спаги и сам этого толком не знал. Впрочем, он относился к ней,
как к существу низшего порядка, вроде желтого лаобе, и не доискивался, что
скрывается на дне маленькой черной души, черной-пречерной, как кожа хасонке.
Маленькая Фату была скрытной и лживой, к тому же изрядно испорченной и
хитрой; Жан давно это понял. Однако прекрасно сознавал ее глубочайшую
преданность ему, похожую на преданность собаки хозяину, на поклонение негра
своему идолу; и хотя Жан не отдавал себе отчета, до какой степени героизма
может дойти подобное чувство, оно его трогало и умиляло.
Порой просыпалась его великая гордость, восставало достоинство белого
человека. Слово, данное невесте и нарушенное ради какой-то черной девчонки,
тревожило его совесть; он стыдился собственной слабости.
Но Фату-гэй стала такой красивой. Когда она шла, гибкая и стройная,
покачивая бедрами - привычка, которую африканские женщины позаимствовали,
верно, у диких кошек своей страны, - когда она шла, набросив, словно
тунику,[54 - Туника - древнеримская одежда, род нательной рубахи,
надевавшейся под тогу.] белый муслин на круглые плечи и грудь, в ней
чувствовалось совершенство античной статуи; а когда спала, закинув руки за
голову, то была похожа на изящную амфору.[55 - Амфора - большой,
суживающийся книзу узкогорлый сосуд с двумя ручками, широко распространенный
в античном мире, а также в Киевской Руси.] Под высокой янтарной прической в
ее тонком, с правильными чертами лице иной раз проглядывало что-то от
загадочной красоты выточенного из блестящего эбенового дерева божества: ее
большие, полузакрытые глаза голубой эмали, черная улыбка, медленно
открывавшая белые зубы, - все дышало негритянской прелестью, чувственным
очарованием, могуществом грубого соблазна, чем-то неуловимым, идущим,
казалось, и от обезьяны, и от юной девственницы, и от тигрицы и наполнявшим
кровь спаги неведомым восторгом.
Жана охватывал суеверный ужас при виде окружавших его амулетов; в иные
минуты такое изобилие талисманов просто угнетало. Разумеется, он в них не
верил; но знал, что назначение едва ли не каждой из заколдованных вещиц -
удержать, опутать его. Было нестерпимо видеть их на потолке, на стенах,
находить спрятанными под циновками или у себя под тарой. Притаившиеся,
поражавшие странной формой и зловещим видом старые безделушки действовали
ему на нервы. Порой, проснувшись утром, он обнаруживал их у себя на груди...
В конце концов Жану стало казаться, будто его оплетают невидимыми,
таинственными путами.