"Алексей Лукьянов. Спаситель Петрограда " - читать интересную книгу автора

протащило, скручивая изображение в тугой жгут, по кабелям мимо чьих-то
квартир, и в итоге выплюнуло электронно-лучевой трубкой на внутреннюю
сторону экрана цветного телевизора "LG". Отсюда, слегка сплюснув свой нос,
мы пусть смутно, но смогли бы наблюдать финальную семейную сцену четы
Топтыгиных.
- Где ты был? - сквозь слезы спросила Аня драгоценного супруга.
- На работе. Машину разгружал, - хмуро ответил муж. Гене, похоже, эти
разговоры были не впервой, и изрядно надоели своей однообразностью.
- У вас рабочий день сегодня до четырех, ты сам говорил.
- Я че, виноват, что фура поздно пришла? Я не буржуй, собой
распоряжаться не могу. - Гена заметно повысил голос, что повергло Нюру в
новый приступ слезоизвержения.
- Я звонила, мне сказали, что ты ушел.
- Никто тебе не мог ничего сказать, никого там было.
- Так значит я, по-твоему, вру? Значит, я обманываю тебя,
наговариваю? - в порыве гнева Анна даже не заметила, что Гена себя выдал. -
Ты обо мне так думаешь?
- Да е-мое, ты что орешь? - взвился соколом Геннадий. - Я тебе только
говорю...
- Я давно знала, - Анюта забегала по комнате. - А еще так перед мамой
пресмыкался, лишь бы только его не выгнали. Мы тебя на работу устроили, живи
и радуйся, а он еще и нос воротит.
- Да достала меня уже ваша интеллигенция, мне аж противно вашу трепотню
слушать, кто сколько получает, ах, мы бедные.
- У других так мужики как мужики, все в дом тащат, на диван лягут - и
ни ногой, чего тебе-то не хватает?
- У кого это - у других?
- Да у всех.
- Так у всех и все как у всех, а я рубашки сам, джинсы сам, все сам...
Задолбала уже меня жизнь такая.
Последнюю фразу Гена произнес с такой болью и надрывом, что мы чуть не
умираем от сочувствия к его нелегкой семейной жизни.
- Не нра-авится? - в голосе Ани послышалась боль за всех обманутых и
оскорбленных женщин мира. - Ну и вали к своей мамочке, она тебя приголубит.
Всю жизнь шлялась где-то...
Вот это она сказала зря. Мамы лучше было не касаться. Разумеется, что
Гена не подарок, равно как и сама Аня, но уж тут-то правда стояла на его
стороне: маман, какой бы она ни была, являлась самым родным человеком на
всей Земле, да и в галактике, пожалуй, тоже. О Вселенной уже и говорить не
приходится.
Гена, так и не успевший разуться после возвращения из сауны с пивом и
девчонками, накинул свою теплую куртку, которой успел разжиться за два с
половиной месяца работы в "Эдельвейсе" и в которой у него всегда с собой
были документы, а иногда и деньги, около пяти сотен, как, например, в данный
момент, схватил с вешалки кепку и вышел, хлопнув дверью, и больше Гена и
Анна друг друга не видели.
Спустя час Анюта плакала на груди у мамы и рассказывала, какой тяжелой
была ее жизнь с этим бабником, как он больно ее предавал еще там, в Нижнем
Могиле, и как коварно пользовался ее доверием здесь, в Заре. И что смеялся
над ее кулинарными способностями и называл отравой ее еду, что заставлял