"Ховард Филипс Лавкрафт, Август Уильям Дерлет. Единственный наследник." - читать интересную книгу автора

бросало в жар, и я невольно начинал подумывать о том, "первом" Шарьере,
который существовал задолго до "второго".
Таким образом, научное кредо доктора Шарьера можно было сформулировать
как гипотетическую веру в то, что посредством определенных хирургических
операций, вкупе с некоторыми иными необычными процедурами самого жуткого
свойства, человеческое существо могло обрести долголетие, сопоставимое с
долголетием ископаемых ящеров. Иными словами, к обычному циклу человеческой
жизни можно было добавить еще полтора, а то и два столетия, а с учетом
периода пребывания испытуемого в полубессознательном состоянии в условиях
повышенной влажности, необходимого для своего рода "дозревания", человек
мог со временем как бы заново появиться на свет, хотя и в несколько
измененном виде, чтобы начать новый жизненный цикл, который, благодаря
произошедшим физиологическим изменениям, будет в значительной степени
отличаться от прежнего.
В целях подтверждения своей теории доктор Шарьер накопил значительное
число легендарных повествований, определенное количество фактического
материала, а также весьма сомнительные отчеты о всевозможных человеческих
мутациях, якобы имевших место за двести девяносто один год - число это
приобрело для меня гораздо больший смысл, после того, как я подсчитал, что
ровно столько прошло от года рождения "первого" доктора Шарьера до даты
смерти "второго". Вместе с тем, во всех этих материалах не было ничего, что
хотя бы отдаленно напоминало конкретные научные исследования,
сопровождавшиеся соответствующими доказательствами - одни лишь намеки,
расплывчатые предположения и зловещие догадки, впрочем, вполне способные
зародить в душе досужего читателя ужасные сомнения и смутные видения, увы,
явно недостаточные для того, чтобы вызвать интерес серьезных и солидных
ученых.
Я не знаю, насколько далеко зашел бы в изучении деятельности доктора
Шарьера, поскольку в этот процесс неожиданно вкралось одно довольно
странное обстоятельство. Более того, не будь оно столь ужасным и
шокирующим, что заставило меня тотчас же покинуть дом по Бенефит-стрит, я,
вполне возможно, и продолжил бы свои собственные изыскания, и не оставил бы
и сам особняк, и все его содержимое тому неизвестному мне единственному
наследнику покойного хирурга, которому, как я узнал уже позднее, так и не
суждено было объявиться, в результате чего строение это так и осталось
обреченным на его последующий неизбежный снос городскими властями.
Однажды вечером, когда я сидел в кабинете и в очередной раз пытался
проанализировать все эти "открытия" доктора Шарьера, я внезапно обнаружил,
что нахожусь под чьим-то пристальным наблюдением, причем помогло мне это
сделать то, что люди обычно называют "шестым чувством". Не желая
оборачиваться и тем самым выдавать себя, я пошел на хитрость: открыл свои
карманные часы, чуть приподнял их перед собой и, чтобы осмотреть
располагавшиеся позади меня окна, использовал как своего рода зеркало
гладко отполированную внутреннюю поверхность крышки. В одном из них я
увидел слабо освещенную, но все же достаточно различимую, крайне жестокую и
омерзительную пародию на человеческое лицо. Зрелище это настолько поразило
меня, что через несколько секунд я не удержался и все же обернулся, чтобы
воочию увидеть то, что отразилось на крышке моих часов.
В оконном проеме, однако, уже ничего не было, разве что промелькнула
какая-то тень, но я тотчас же схватил лампу и бросился к окну. В самом ли