"Говард Лавкрафт. Празднество" - читать интересную книгу автора

массивной мебелью семнадцатого века. Прошлое было живо здесь со всеми его
атрибутами: похожий на пещеру очаг, прялка, над которой склонилась старуха в
просторном платье и головном уборе. Она сидела спиной ко мне и молча пряла,
несмотря на праздничный день. В комнате пахло сыростью, и я удивился, что
очаг не был разожжен. Деревянная скамья с высокой спинкой была обращена к
окнам, на которых висели занавески. По-моему, на скамейке кто-то сидел, хотя
я не был уверен в этом. Мне все здесь нравилось, и опять страх накатывался
на меня, как прежде. Страх этот становился все сильнее. И причиной тому
служило то, что поначалу, казалось, действовало на меня успокаивающе, так
как чем больше я всматривался в приветливое лицо старика, тем больше эта
приветливость внушала мне неприятное чувство. Глаза его были неподвижны, а
кожа слишком напоминала воск. В конце концов я пришел к мысли, что это вовсе
не лицо, а дьявольски хитрая маска. Но дряблые руки продолжали радушно
выводить слова на дощечке, прося подождать, пока меня не проводят до места
празднества.
Указав на стул около стола со стопкой книг, старик вышел из комнаты.
Опустившись на стул, я увидел, что книги были древними. Среди них устаревшая
"Чудеса науки" Морристера, ужасная "Saducismus Triumphatus" Джорзсфа
Гленвила, изданная в 1681 году, шокирующая "Daemonolatreia" Румигиуса,
напечатанная в Лионе в 1595 году, и совсем никуда не годная, нигде не
упоминаемая "Necronomicon" сумасшедшего араба Абдула Алхазреда в запрещенном
переводе на латинский Олауса Вормиуса - книга, которую мне не довелось
видеть ранее, но о которой я слышал страшные вещи, произносимые шепотом.
Никто не разговаривал со мной, и я мог слышать поскрипывание вывесок на
улице на ветру, жужжание прялки, за которой старуха в головном уборе
продолжала свою бесконечную работу. И сама комната, и книги, и люди в ней
были отвратительны и вызывали во мне беспричинную тревогу, но так как
древняя традиция моих предков призвала меня в это место, я решил - будь что
будет. Я попытался читать и вскоре, трепеща от волнения, почувствовал, что
увлекся этой проклятой "Necronomicon"; суть ее была настолько ужасной, что
не укладывалась в рамки здравого смысла и понимания, она вызвала у меня
откровенную неприязнь.
И тут мне показалось, что я услышал, как закрылось одно из окон, к
которому была повернута деревянная скамья, будто окно украдкой открывали.
Казалось, этот звук следует, за жужжанием, которое уже никак не относилось к
старухиной работе. Хотя это длилось совсем недолго, и старуха усердно пряла,
и били старинные часы. Потом я потерял ощущение времени и того, что на
скамейке кто-то сидел. Я внимательно читал, содрогаясь от прочитанного,
когда вернулся старик, обутый и одетый в просторную накидку, и опустился на
ту самую скамью, так что я уже не мог его видеть. Ожидание и в самом деле
было очень нервозным, и богохульная книга, которую я держал в руках, лишь
усиливала это ощущение. Однако, когда пробило одиннадцать, старик поднялся,
бесшумно подошел к массивному резному комоду и вынул из ящика два плаща с
капюшонами, один из которых надел на себя, а другим укутал старуху,
оставившую наконец-то свою прялку. Потом они оба направились к двери:
старуха - запинаясь и еле передвигая ноги; а старик, взяв у меня из рук
книгу, которую я читал, поманил меня рукой и натянул капюшон на свое лицо.
Мы вышли на безлунные, извилисто переплетенные улочки этого невероятно
древнего города. Вышли, когда огни в зашторенных окнах гасли один за другим,
и созвездие Пса искоса поглядывало на толпу одетых в капюшоны и плащи фигур.