"Говард Филипс Лавкрафт. Сияние извне" - читать интересную книгу автора

леса, и, без сомнения, кое-какие ее приметы сохранятся даже после того, как
большая часть низины будет затоплена под новое водохранилище. Когда это
случится, вековые леса падут под ударами топоров, а Испепеленная Пустошь
навсегда скроется под толщей воды, на поверхности которой будет отражаться
безмятежное голубое небо и поигрывать бликами солнце. И тогда тайна
"страшных дней" станет всего лишь еще одной непостижимой тайной водных
пучин, еще одним сокрытым на века секретом древнего океана, еще одной
недоступной человеческому пониманию загадкой древней планеты.
Когда я только собирался отправиться к этим холмам и долинам на
разметку нового водохранилища, меня предупредили, что место это "нечистое".
Дело было в Аркхэме, старинном и, пожалуй, одном из немногих оставшихся
городков, где легенды о нечистой силе дожили до наших дней, и я воспринял
предупреждение как часть обязательных страшных историй, которыми седовласые
старушки испокон веков пичкают своих внуков на ночь. Само же название
"Испепеленная Пустошь" показалось мне чересчур вычурным и аффектированным,
и я, помнится, еще удивлялся, откуда вся эта сверхъестественная чушь могла
просочиться в предания потомков благочестивых пуритан. Однако, после того,
как я собственными глазами увидел эту невообразимую мешанину темных ущелий
и обрывистых склонов, я перестал удивляться чему-либо, кроме загадочной
природы катаклизма, ее породившего. Когда я добрался туда, было ясное
раннее утро, но стоило мне ступить под мрачные своды ущелий, как я оказался
в вечном полумраке. Для типичных лесов Новой Англии деревья росли здесь
слишком часто, а стволы их были слишком широки. Да и мертвая тишина,
царившая в узких проходах, была чересчур мертвой, и слишком уж много
сырости таил в себе настил из осклизлого мха и древнего перегноя.
На открытых местах, большей частью вдоль старой дороги, мне попадались
маленькие фермы, притулившиеся к склонам холмов. На некоторых из них все
постройки были в сохранности, на иных - только одна или две, но встречались
и такие, где среди развалин возвышалась лишь одинокая печная труба или
темнел разверстый зев полузасыпанного мусором погреба. Повсюду властвовали
сорняки и колючки, в зарослях которых при моем появлении начиналась
беспокойная возня неведомых лесных тварей. На всем, что меня окружало,
лежала печать тревоги и смертной тоски, некая вуаль нереальности и
гротеска, как если бы с привычной с детства картины вдруг пропал жизненно
важный элемент перспективы или светотени. Теперь я уже не удивлялся тому,
что переселенцы не захотели обосновываться в этих местах, ибо вряд ли
нашелся бы хоть один человек, который согласился бы остаться здесь на ночь.
Слишком уж похож был здешний пейзаж на пейзажи Сальватора Росы, слишком уж
сильно напоминал он нечестивые гравюры из забытых колдовских книг.
Но все это не шло ни в какое сравнение с Испепеленной Пустошью. Как
только я наткнулся на нее посреди очередной долины, я тотчас же понял, что
это она и есть, ибо ни одно другое название не могло бы столь верно
передать своеобразие этого места, как, впрочем, и ни одно другое место на
земле не могло бы соответствовать этому названию. Казалось, это
словосочетание родилось в голове какого-то неведомого поэта после того, как
он побывал здесь, в этой отдельной географической точке необъятного
материка. На первый взгляд пустошь представляла собой обычную проплешину,
какие остаются в результате лесного пожара - но почему же, вопрошал я себя,
на этих пяти акрах серого безмолвия, въевшегося в окрестные леса и луга
наподобие того, как капля кислоты въедается в бумагу, с тех пор не выросло