"Говард Ф.Лавкрафт. Картинка в старой книге" - читать интересную книгу автора

голову. Ради всех святых, юноша, не рассказывайте никому об этом, только я
готов поклясться перед Богом, что от этой картинки во мне проснулся аппетит
к такого рода пище, какую не вырастишь на пастбище и не купишь за деньги.
Эй, сидите смирно, что вас взяло? Я же еще ничего не делал, я только
спрашивал себя: а что, если я попробую? Говорят, что мясо создает плоть и
кровь и продлевает жизнь. Вот мне и стало любопытно; а нельзя ли продлевать
свою жизнь еще и еще, если это будет не просто мясо, а нечто большее...
Но старику не суждено было продолжить свой монолог. Причиной этому
явился отнюдь не мой испуг и даже не внезапно налетевший ураган тот самый, в
разгар которого я очнулся в полном одиночестве среди дымящихся почерневших
развалин. Рассказчика остановило одно, на первый взгляд, пустяковое и в то
же время не совсем обычное обстоятельство.
Книга лежала между нами на столе, раскрытая на той странице, где была
помещена эта отвратительная картинка. В тот момент, когда старик произносил
слова "нечто большее", послышался слабый звук, напоминающий всплеск, и на
пожелтевшей бумаге раскрытого тома показалось какое-то пятнышко. Я мысленно
погрешил на ливень и протекающую крышу, но ведь ливень не бывает красным.
Между тем в самом центре картинки, изображавшей лавку мясника у анзикейских
каннибалов, живописно поблескивала миниатюрная алая клякса, сообщая особую
выразительность кошмару, запечатленному на репродукции. Заметив ее, старик
оборвал фразу на середине прежде, чем его могло побудить к этому выражение
ужаса на моем лице; старик оборвал фразу и бросил беглый взгляд на потолок,
в направлении комнаты, из которой он вышел час тому назад. Я проследил за
его взглядом и увидел прямо над нами, на потолке, крупное темно-красное
пятно неправильной формы; оно росло на моих глазах. Я не закричал и даже не
пошевелился, я просто зажмурился. А спустя мгновение раздался сокрушительной
силы удар стихии; он разнес на куски этот проклятый дом, кишащий чудовищными
тайнами, и даровал мне тот обморок, который только и спас меня от
окончательного помешательства.
The picture in the house (12 December 1920)
Перевод О. Мичковского