"Говард Лавкрафт. Шепчущий в ночи" - читать интересную книгу автора

нетронутые леса на этих недоступных склонах, казалось, скрывали в себе
чуждые и ужасающие вещи, и мне пришло в голову, что и необычная форма
холмов сама по себе имеет какое-то странное давным-давно утраченное
значение, как будто они были гигантскими иероглифами, оставленными здесь
расой гигантов, о которой сложено столько легенд, и чьи подвиги живут
только в редких глубоких снах. Все легенды прошлого и все леденящие кровь
доказательства, содержащиеся в письмах и предметах, принадлежащих Генри
Эйкели, всплыли в мой памяти, усилив ощущение напряженности растущей
угрозы. Цель моего визита и все чудовищные обстоятельства, которые были с
ним связаны, вдруг обрушились на меня разом, вызвав холодок в спине и почти
перевесив мою жажду познать неизведанное.
Мой спутник, по всей видимости, угадал мое настроение, ибо по мере
того, как дорога становилась шире и менее ухоженной, а наше продвижение
замедлялось и вибрация машины усиливалась, его любезные пояснения
становились все более пространными, превратившись постепенно в непрерывный
речевой поток. Он говорил о красоте и загадочности этих мест и обнаруживал
знакомство с фольклорными исследованиями моего будущего хозяина. Его
вежливые вопросы показывали, что ему известен сугубо научный характер моего
приезда, а также то, что я везу важные материалы; но он ни одним словом не
намекнул на знакомство с глубиной и невероятностью истин, которые открылись
перед Эйкели.
Манера поведения моего попутчика была столь любезной, бодрой, вполне
городской и абсолютно нормальной, что его высказывания, по идее, должны
были бы успокоить и подбодрить меня; но, как это ни странно, я лишь все
более и более тревожился по мере того, как мы углублялись в первозданную
дикость холмов и лесных чащ. Временами мне казалось, что он просто хочет
выпытать все, что мне известно о чудовищных тайнах этих мест; к тому же с
каждым его словом усиливалось ощущение, смутное, дразнящее и пугающее, что
этот голос я где-то слышал. Он был не просто знаком мне, несмотря на мягкую
и интеллигентную манеру. Я почему-то связывал его в памяти с какими-то
забытыми ночными кошмарами и чувствовал, что сойду с ума, если не вспомню,
где я его слышал. Если бы в этот момент подвернулась уважительная причина,
ей богу, я отказался бы от своего визите. Но ясно было, что такой причины
нет, - и я утешал себя надеждой, что спокойный научный разговор с самим
Эйкели поможет мне взять себя в руки.
Кроме того, в космической красоте гипнотического пейзажа,
открывавшегося моим глазам, был какой-то странный элемент успокоения.
Время, казалось, затерялось в лабиринтах дороги, которые остались позади, и
вокруг нас разливались цветущие волны воображения, воскресшая красота
ушедших столетий - седые рощи, нетронутые пастбища с яркими осенними
цветами, да еще - на больших расстояниях друг от друга - маленькие
коричневые строения фермерских усадеб, уютно устроившихся в тени гигантских
деревьев посреди ароматов шиповника и лугового мятлика. Даже солнечный свет
был здесь каким-то необычно ярким, как будто особая атмосфера существовала
специально для этой местности. Мне никогда еще не приходилось видеть ничего
похожего, разве что - фоновый пейзаж на полотнах итальянских примитивистов.
Содома и Леонардо передавали подобный простор на своих картинах, но лишь
только в далекой перспективе, сквозь сводчатые арки эпохи Возрождения.
Теперь мы как бы наяву погружались в атмосферу этих книг, и мне казалось,
что я приобретаю то изначально мне знакомое или унаследованное, что я