"Золотарь, или Просите, и дано будет…" - читать интересную книгу автора (Олди Генри Лайон)2Золотарь лежал на диване, притворяясь, что читает, и слушал пьесу для компьютера с оркестром, которую исполнял его сын. Вот он, ботаник. С увлечением тарахтит по клавишам. Дробное стаккато, стаккатиссимо, и вдруг – плавная кантилена. Глуховато шуршит мышка. Урчание вентилятора в системке. Второй голос винчестера. Бухтит принтер, выдав лист распечатки. Из колонок – фончик. Что-то современное. К счастью, негромкое. – О чем пишешь? – Да так… – Что-то важное? – Ага… Антошка был неразговорчив. Заночевать у отца он решил из-за ссоры с матерью. Вчера, согласно гневному монологу бывшей – та звонила час назад – мальчик пришел домой пьяный в стельку. Глупо улыбался, дерзил. Беседовал с унитазом. Утром сбежал, не попрощавшись. И даже не поздоровавшись. Золотарь дал обещание повлиять. Когда сын заявился к нему на ночь глядя – честно сказал, что много пить вредно. Привел примеры из собственной молодости. С подробностями. На девятом примере – шашлыки, трехлитровая банка хереса, дуэль на шампурах – Антон сказал, что пошел в отца. Генетическая память. И неча на зеркало пенять. Неча, согласился Золотарь. Пойду, сготовлю ужин. За яичницей он предложил сыну "поправить здоровье" – стопарик, а? – и тайком хихикнул, наблюдая не мальчика, но мужа в растрепанных чувствах. Аж позеленел от избытка воображения. Отказался малыш. Категорически. Поел – и в норку. В смысле, к монитору. – Я гляну? – Что? Угу… – Ничего личного? – Так, ерунда. Тебе можно. Отложив томик Белля, Золотарь встал у сына за спиной. – А ведь ты действительно перестал читать. – Что? Ага. Увы. – Почему? – Со временем туго. – Ты очень занят? – Ага. – Чем? – Разным. Не продохнуть. – А в школе читал… – Так то в школе. – Хочешь написать книгу? – Что? Угу. Хочу. – Фэнтези? – Ага. – И никогда не напишешь. Золотарь сразу пожалел о сказанном. Сын поднял голову. На лицо Антошки вернулось осмысленное выражение. Казалось, слово "никогда" выдернуло провод, которым парень был подключен к системке. Некорректное действие, программе нужно сохранить предыдущие установки… – Почему? Напишу. – Вряд ли. – Точно напишу. У меня идея есть. – Есть? Садись, пиши. – Прямо сейчас? – Да. – Шутишь? – Ничуть. Пиши, я отредактирую. – Не-а, сейчас не могу. – Что тебе мешает? – Да ладно тебе, па. Вот дела разгребу, и засяду. – Какие дела? – Разные. – Ну, греби. Бог в помощь. – Ты прямо как мама… Антошке очень хотелось посмотреть на монитор. Там происходило что-то очень интересное. Важное. Самое важное. Но отвернуться от отца, да еще чувствуя себя виноватым за вчерашнее… Так пьяница старается не глядеть на бутылку, выставленную для гостей. – Как учеба? – Ничего. – Ничего – это ничего. Пустое место. – Ну, хорошо. Ты решил меня повоспитывать? – Нет. – Ты еще скажи – поздно. – Не поздно. Просто ты очень занят. – Ага. Очень. – Чем? – Всяким… Компьютер прислушивался к беседе отца и сына. Скоро ли кончится? Зараза, подумал Золотарь. Это ты? Ты здесь? И подумал, что стал похож на луддита. Крушителя станков. Разбить молотком все ПК на планете, и наступит мировая гармония. Лев возляжет рядом с агнцем. – У тебя новая юзер-пикчер? – Ага. Правда, классная? На картинке Антошка, искаженный широкоугольным объективом, вывалил язык до подбородка. Узкий, крохотный лобик. Глаза сошлись к переносице. Брови домиками. – Классная. Народу нравится? – Ага. Им нравится, когда дебил. – Не понял? – Прикольно. У нас многие рожи корчат. Типа клоун. – У меня был знакомый клоун. – Никулин? Карандаш? – Ну, брат… Ты меня совсем в старики записал. Карандаш умер в начале 80-х. Я тогда в твоих ровесниках ходил… – А говоришь, не был знаком… Золотарь опомнился. Секунду назад он ясно видел лицо клоуна. Слышал слова: "Я выбрал смешной путь." Нет, не слышал. И не читал. Слова возникли из бормочущей мглы – безвидные, беззвучные. Еще – фото. Черное-белое, крошечное, вроде Антошкиной юзер-пикчер. – Я что-то сказал? – Ага. Про Карандаша. – Точно? – Точно. – Наверное, читал где-то. Нет, я знал другого клоуна. Не такого знаменитого. Он говорил мне, что к публике выходят, как дрессировщик – к опасному хищнику. Долго готовятся. Оттачивают мастерство. Настраиваются. Костюм, выражение лица, жесты. Реквизит. И все для того, чтобы не съели. Публичность требует всего тебя, говорил он. Тебя в наилучшем виде. Тебя в боевой готовности. Без остатка. Иначе – съедят. – Это точно. – Тебе-то откуда знать? Антошка кивнул на монитор: – Да мы все это знаем. Считай, круглые сутки – на публике… – С похмелья, – Золотарь чувствовал, что надо остановиться. И не мог. – В драной майке. С глупой рожей. Косноязычные. Раздраженные. Злые. Без тормозов. Случайные. С куцыми мыслями. С идеями-выкидышами. С желаниями, которым не сбыться. С никчемушней болтовней. Круглые сутки на публике. И круглые сутки она вас – нас! – жрет. Аж хруст стоит. Все-таки есть разница между публичностью артиста и публичностью девки… – Пап, а у тебя ведь тоже дела? – вдруг спросил сын. – Да? – Да. – Какие? Вот тут Золотарь понял, что влип. Честное слово, он не взялся бы объяснить сыну, какие у него дела. И дела ли это. |
||
|