"Н.Лухманова. Девочки (повесть) " - читать интересную книгу автора

хохот которых страшно заманчивы.
- Я тоже хочу играть в войну!.. - кричу я сердито.
- В войну! Ты - девочка! - Андрей оборачивается, презрительно хохочет и
подходит ко мне.- Знаешь ли ты, что из каждого осажденного города прежде
всего удаляют женщин и детей? Всегда! Понимаешь? Как же я могу дозволить,
чтобы мои войска, которые будут брать сегодня приступом город, где запрется
Евгеша со своим войском, стреляли по женщинам? Нянька, втолкуй ей это! - И,
тряся плечами, как генерал, надевший впервые густые эполеты, он уходит; за
ним, полные покорного восхищения, идут Ипполит и Федор.
Ничто - ни краснобокие яблочки, ни Душкины прыжки, ни нянина ласка - не
может утешить меня в том, что я не увижу, как приступом берут город, как
Евгеша с войском будет защищаться, и я горько плачу, топая ногами от
бессильного гнева.
- Натальюшка пришли и что-то принесли барышне от бабиньки Доротеи
Германовны! - докладывает Марфуша, забежав в детскую.
Мигом мои слезы высыхают, няня наскоро мокрым полотенцем утирает мне
лицо, оправляет вышитый фартучек и ленту, связывающую снопом мои густые
рыжие волосы.
Натальюшка - это любимая горничная бабушки, ее ровесница и наперсница,
никогда не расстававшаяся с ней, даже в ту ночь бежавшая вместе с нею за
сорок верст в чужое имение и оттуда в Петербург.
Тихая, маленькая, сморщенная, выглядевшая гораздо старше бабушки,
беззаветно преданная ей, она являлась всегда к нам с подарками или
приглашениями.
Натальюшка вошла степенно, помолилась на образа, поцеловала мои руки,
потом уже поцеловалась с няней и спросила ее, почему у барышни личико
раскраснелось.


***

Когда я впоследствии, имея уже своих детей, приходила в столкновение с
наемной прислугой, то невольно с глубокой благодарностью возвращалась к
воспоминаниям о моем детстве. Кругом были крепостные - рабыни, их, вероятно,
очень редко выпускали из дому, потому что няня всегда, мне кажется, была со
мною, и между тем я не могу припомнить ни одного грубого слова, ворчания,
нетерпеливого таскания за руку или за плечи, как я часто видела это у
нынешних нянек в садах и скверах.
Моя мать требовала от прислуги необыкновенной почтительности к нам,
детям, заставляла их говорить нам "вы" и целовать наши руки, но мы,
покоряясь бессознательно этой "форме", детскими сердцами нашими обожали
своих нянек, и даже Андрюша, говоривший повелительно и грубо, всегда кончал
тем, что бросался к моей няне, да и Марфуше, на шею, душил их в объятиях, и
те тоже, называя его "наш разбойник", готовы были потакать всем его
прихотям. Ипполита, почему-то нелюбимого матерью, защищали, прятали и после
всякой экзекуции усиленно ласкали и кормили гостинцами.
Вообще, между родителями и прислугой было доверие: первые верили в их
любовь и преданность, вторые - в то, что материальная их жизнь обеспечена
господами до гроба, что, родившись при своих господах, они при них же и
умрут. Сколько я помню, у няни была хорошая кровать, груды подушек, пестрое