"Карло Лукарелли. День за днем " - читать интересную книгу автора

темно, и свет от телевизора не попадал туда, но Витторио слишком хорошо там
ориентировался, чтобы пропустить дверь в свою комнату. Комнатушку, как ее
называла мать.
Оказавшись внутри и закрыв за собой дверь, он зажег лампу под абажуром,
стоявшую на письменном столе у стены, отошел на середину комнаты и
остановился там, пока глаза привыкали к новой полутьме, понемногу различая
распятие над изголовьем кровати, керамическую фигурку ангела-хранителя,
плакат с освещенными силуэтами нью-йоркских небоскребов и еще один, с
разноцветными парусами серфинга. Подумал, что мать права: праздник Единства
проходит тихо, криков и музыки почти не слышно, хотя действо разворачивается
в другом конце улицы, на стадионе, который находится в конце жилого
квартала, застроенного маленькими особнячками на одну семью, такими же, в
каком живут они с матерью. Потом открыл один из двух ящиков письменного
стола и вытащил пластмассовую модель самолета, "Мессершмит-262" времен
Второй мировой войны, марка "Эр-фикс", масштаб 1:150. Поставил ее на
полированную столешницу: фюзеляж открыт, кабина еще не закреплена, в нее
нужно поместить пилота длинными щипцами для бровей, которые он положил рядом
с моделью, вместе с моментальным клеем, ручными тисками и напильником, чтобы
зачищать наплывы пластмассы, остающиеся после сварки. Потом сдвинул все это
на край стола, нашел в кармане ключ и открыл другой ящик. Извлек оттуда
деревянную шкатулку, раскрыл ее под настольной лампой и стал придирчиво
вглядываться в нос.
Нос был не такой, как ему хотелось. Не такой, какой был нужен, пока не
такой. Витторио вытащил его из шкатулки, снял эластичную пленку с массивного
гипсового слепка и пристроил резиновый нос к своему лицу, расправляя пленку
на скулах и придерживая переносицу, чтобы случайно не уронить. Нос пришелся
впору. Даже трубочки, вставленные в резину, ибо он еще не провертел до конца
дырочки для ноздрей, воткнулись прямо в его ноздри, как будто эта толстая
беловатая шишка выросла сама собою у него на лице. Однако нос был не такой,
как надо; пока не такой.
Витторио взял гипсовый слепок, вложил его в оболочку из латекса и
крепко прижал. Отломил кусочек пластилина от блока, лежавшего в шкатулке,
размял его, повертел так и сяк, прилепил к переносице, расплющил и стал
моделировать большим пальцем. Ногтем отковырнул от блока еще один завиток
пластилина, крохотную, почти невидимую запятую, и пристроил у переносицы
слева, как раз там, где заканчивалось утолщение.
Облокотился о столешницу, приподнял нос большим и указательным пальцами
и долго, прищурившись, созерцал его под настольной лампой. Нос достиг
совершенства. Новые детали гармонировали с грубыми линиями слепка, и только
контраст между темно-серым пластилином и матово-белым латексом обнаруживал,
что это - новые, более поздние накладки к фальшивому накладному носу. Теперь
оставалось снова покрыть его гипсом, чтобы получить однородную форму, потом
через специальные отверстия заполнить латексом до нужной густоты, до нужной
плотности. И вот вам массивный стариковский нос, раздувшийся,
деформированный, искореженный жизнью.
За пределами комнаты, за дверью, седьмая ступенька на лестнице, как
всегда, громко скрипнула. Витторио сунул стариковский нос в деревянную
шкатулку и потянул к себе модель самолета. Мать уже давно перестала входить
без стука в комнату Витторио, в "комнатушку", но он считал, что следует
постоянно, каждый раз придерживаться рутинных правил защиты - это помогает