"Карло Лукарелли. День за днем " - читать интересную книгу автора

нему, задрав ногу, проворная, ловкая. Витторио вытащил вторую руку из-под
майки и поискал рычаг, чтобы опустить кресло.
Тем временем раздумывал: да, акцента мне не хватает, но более ярко
выраженного, характерного для жителей Эмилии вообще, не только Болоньи,
болонский вычислят, такой, как у нее, подойдет.
Спинка не опустилась до конца, но и так было неплохо. Аннализа
продолжала целоваться, двигаясь следом за его пальцами, потом вдруг замерла,
схватила его запястье и вынула из-под юбки. Потом нависла над Витторио, и
тот, зная, к чему идет дело, начал расстегивать ремень, Аннализа сняла
туфлю, только одну, и быстро спустила колготки, высвобождая только одну
ногу. Потом помогла Витторио стянуть брюки и трусы, а сама устроилась
сверху, возбуждая своим теплом, царапая белым кружевом белья.
Витторио смотрел на нее: белокурая, миниатюрная, глаза закрыты, губы
закушены. Аннализа была хорошенькая, больше ничего, но в такие моменты
казалась красавицей. Все из-за теней, которые далекий свет фонарей рисовал
на ее лице; из-за полумглы, которая его скрадывала, придавала чувственное,
таинственное выражение, что еще подчеркивалось прядью волос, упавшей на
глаза. Аннализа двигалась плавно, терлась своими трусиками в ритме неспешной
мелодии, обволакивающей, сосредоточенной, как она сама. Теперь пел женский
голос, поглощенный расстоянием; пел, будто улыбаясь. Поднимался и опускался,
пытаясь следовать спотыкающейся фортепьянной гамме, но рассеянно, словно
нехотя.
Аннализа навалилась на Витторио, не целуясь, как раз вовремя, чтобы
спустить трусики, высвободить из них ногу, тоже только одну. Потом опять
приподнялась, задвигалась на нем, теплая, голая, чуть отстранилась, опуская
руку: отыскала, взяла, помогла войти. На какое-то мгновение Витторио, как
всегда, ощутил боль, которая потом исчезла.
Он подумал: вот теперь я хотел бы, чтобы это длилось вечно и
закончилось сразу.
Он подумал (смутно): ее акцент, акцент; мой акцент должен быть более
явным, ладно, потом заставлю ее говорить.
Снова сунул руки ей под юбку, стиснул голые бедра, стал помогать
двигаться в нужном ритме. Женский голос сделался более хриплым, каким-то
вышелушенным, и предпочитал, кажется, следовать не за фортепьяно, а за
трубой, которая время от времени возвращалась. Даже издалека, даже
измененный, этот голос продолжал улыбаться.
Он подумал: красавица, о да, красавица.
Он подумал: мне нужен ее акцент, сломанный нос, фарфоровый ствол для
"хеклер-энд-коха" - вот что мне нужно.
Витторио выгнул спину, и ягодицы оторвались от сиденья так резко, что
это причинило боль. Он отнял руки от бедер Аннализы и сжал ее плечи, следуя
ритму, который теперь задавала она.
Он подумал: когда же, когда, сейчас, нет, когда же, теперь я могу,
сейчас - или подождать - когда - сейчас, когда же?
Он подумал: боже мой, теперь не получится.
Аннализа застонала и приникла к Витторио, притягивая к себе его голову,
раскрывая рот для поцелуя. Она продолжала двигаться, а он содрогался, с
выгнутой спиной и сведенными ягодицами, дергался, толчок за толчком,
стараясь продержаться как можно дольше, пока хватает духу, но в конце концов
соскользнул, влажный, расслабленный, раздавленный последним спазмом, даже