"А.В.Лукьянов. Идея метакритики "чистой" любви " - читать интересную книгу автора

радостью в святом духе".143 Тот факт, что Деметра вступает в брак с Гадесом
или Аидом, подается им как высший смысл жизни. Лишь в смерти, говорит
Шеллинг, "мы обретаем совершенство, дабы оказаться способными к общению с
чистыми потенциями. В Новом Завете сказано: блаженны мертвые, то есть
умершие в Господе".144
Однако истинный смысл жизни заключается в творчестве, чем собственно
и является эрос. Он - не только потенция, властная над бытием, но и над
небытием, потенция, свободно парящая между ними. Таким образом, то, что
Шеллинг определяет как дух, в действительности есть эрос. Ведь, именно эрос
освобождает людей от насилия первоначальной или чистой потенции и от власти
второго Диониса как бога смерти.
"Современная жизнь есть незавершенное творение второго бога"145, так
как этот "второй бог" постоянно ищет своего самоопределения только в
бесконечной потенции, оставляющей себе свободу абсолютного действования,
что по существу означает полный произвол. Поэтому, хотя Гераклит и говорит,
что Дионис и Гадес - одно и то же лицо146, в действительности он имеет в
виду лишь то, что только одухотворенный Дионис является одновременно и
невидимым, то есть определенной ипостасью бога смерти. На самом же деле уже
первый Дионис славится как освободитель, "он освобождает людей от мирских
забот, снимает с них путы размеренного быта"147, то есть все то, за чем
прячется смерть. В этом смысле он сближается с Эротом, хотя последний,
согласно орфикам, - не только владыка ключей эфира, неба, моря, земли, но и
царства мертвых, а также тартара.148
Нам думается, что в первой ипостаси бога Диониса, Загрее, заключена
бoльшая глубина мысли, чем в третьей ипостаси или Вакхе. Бог любви также
силен и хрупок, как и бог смерти. Переполненное от любви бытие оказывается
таким же нестабильным, как и полное ничто, стремящееся быть всем. Эрос,
напротив, уподобленный первому Дионису, означает иронию, а также
непринужденность и балагурство. Этими же качествами отличается и Силен,
мудрейший из сатиров, сопровождавших Диониса. К сказанному следует добавить
и то, что у Аполлония Родосского эрос - это и хитроумный, "но
жестокосердный малыш, помыкающий Афродитой, своей матерью".149
Нам нет здесь больше необходимости вдаваться в подробное рассмотрение
различных генеалогий Эрота и Диониса. Укажем только на то, что всякий, кто
так или иначе становится другом Диониса, обретает и силы для уверенного
созерцания грядущего, последующего.150 Тот, кто по-настоящему жаждет
проникнуть в будущее, должен также весело прощаться с прошлым и настоящим,
как это делал Дионис, охваченный состоянием неосознанного восторга.
Итак, эрос есть космическая потенция, свободно парящая между бытием и
небытием, в силу этого приобретающая значение творческого начала.
Следовательно, эрос имеет историю. Это - не замена всего (instar omnium),
а, скорее, проявление индивидуального и скрытого начала в человеке. Все
сущностные силы последнего (любовь, дух, воля, надежда и т.д.) кажутся
чем-то возникшим путем самопроизвольного зарождения (generatio primitiva).
В действительности же своим бытием они обязаны эросу и без него не в
состоянии достичь чего-то, могущего быть. Эрос вносит момент диалектичности
в метафизическую природу любви, не позволяя ей, с одной стороны, расплыться
в абсолютное ничто, а с другой - неуклонно продвигая ее в направлении к
нечто. Другими словами, наше желание сделаться чем-нибудь далеко не
безусловно. Ему предшествует некое томление, тоска, некая неопределенность