"Евгений Лукин. Нон-фикшн: В защиту логики (Заметки национал-лингвиста)" - читать интересную книгу автора

постоянную стихотворную колонку "Столбец всему".
Как поучал европейский мыслитель позапрошлого века: несущественно,
сколько точек зрения разрешено официально, - тот, кто мыслит самостоятельно,
все равно ни в одну из них до конца не впишется.
Цензура была, есть и будет, просто сейчас она несколько раздробилась,
обратясь из монолита в отдельные глыбы, глыбины и мелкие осколочки.
Вновь воскрес такой, казалось бы, вымерший вид, как пуганый редактор.
Ну кого, скажите, в наши времена может устрашить следующий пустячок?


Хорошее отношение к голубям

Когда я вижу, что на мой балкон
опять нагадил некий Голубь Мира,
а может быть, и вовсе Дух Святой,
к чему гаданья: он или не он
сейчас воркует с нежностью эмира,
плененного невольницей простой?
Когда он, ясно видимый отсель,
то тянет шею типа Нефертити,
то делает из бюста колесо,
я навожу пневматику на цель,
а там - летите, перышки, летите
и передайте Пабло Пикассо,
что он - неправ.

Тем не менее этот цветок невинного юмора в местной (волгоградской)
прессе опубликовать, представьте, так и не удалось. Одна газета побоялась
обидеть верующих (Дух Святой), другая - ветеранов (Голубь Мира), третья и
вовсе инкриминировала чуть ли не пропаганду насилия.
Знаю, последует возражение: "Передергиваете, любезнейший! Не про
цензуру вы говорите, а про редакционную политику. Цензура - это учреждение.
Цензор - это должность..."
А хотите расскажу о цензоре как о должности?


* * *

Свалилась на нас с Любовью Лукиной в 1981-м году нечаянная радость:
блуждающая по знакомым рукопись попала на глаза редактору новорожденной
"Вечерки", и тот решил ее опубликовать. А мы-то, бедолаги, собирались уже до
конца дней "в стол" работать.
Ждем, трепещем. И вдруг звонят в наборный цех (я тогда работал
выпускающим в Доме Печати), говорят: "Поднимись на 13-й, там ваша повесть
лежит".
- А что там, на 13-м?
- Как что? Цензура.
Опаньки! О цензуре-то мы и не подумали. Кто ж знал, что будет шанс
напечататься! Для собственного удовольствия сочиняли...
Пока шел к лифту, судорожно припоминал: а ведь герой-то у нас -