"Евгений Лукин. Нон-фикшн: В защиту логики (Заметки национал-лингвиста)" - читать интересную книгу автора

Призналась однажды, что любит мысленно переодевать друзей, подбирать им
соответствующее окружение, обстановку.
- Ну а меня ты как видишь?
Окинула критическим пристальным взглядом.
- Черный бархатный берет, - приговорила она, и чувствовалось, что
обжалованию это уже не подлежит. - Потертый, но обязательно лихо
заломленный. От пера - один обрубок. Плащ. Тоже черный, потертый. Сидишь в
таверне. Дубовый табурет. Вокруг - гульба. Презрительно улыбаешься краешком
рта. Безденежный дон - вот ты кто! Но не лизоблюд. При шпаге.
М-да... Действительности сооответствовало всего одно слово:
безденежный. Все остальное было, мягко говоря, неприложимо.
И при таком-то вот знании людей столько лет руководить семинарами ВТО
МПФ? А ведь другого старосту, пожалуй, невозможно было и представить.
Какой-нибудь одинокий паук в банке даже сегодня нет-нет да и ругнет по
старой памяти давно почившее ВТО. Не знаю, не знаю... У меня, к примеру, об
этой организации воспоминания сохранились самые светлые. Может быть, причина
отчасти в том, что появился я там перед самым крахом, когда одиозные
личности схлынули, а взамен прихлынули настолько неодиозные, что оставалось
лишь диву даваться, как Людмила с нами, негодяями, управляется.
И все же, как бы она кого ни идеализировала, провести ее было крайне
трудно. Меня, например, Людка раскусывала с лету. Значился я в ту пору (с ее
же, кстати, подачи) литконсультантом. В обязанность мне было вменено
отыскивать и поглощать астрономическое количество авторских листов текста, а
затем кратенько отзываться о прочитанном. Естественно, уже на третьем месяце
работы в присылаемых отчетах вовсю кишели мертвые души:
"Тюрмотворова А., "Через Афедрон", роман, 414 страниц, отказать.
Причина: низкий литературный уровень".
Приезжаю в Тирасполь, встречаемся. Людка с ехидцей смотрит мне в глаза.
Первая фраза:
- Тюрмотворова - твое создание?
Вопрос, понятно, риторический. Податься некуда.
- Мое, - каюсь.
- Ботаник! - негодующе роняет она. - Не умеешь втирать очки - не
берись. Тюрмотворова! Таких и фамилий-то не бывает...
А вот и бывает. Я эту фамилию в газете видел.
Приходила в нешуточную ярость, если повторно поделишься с ней
каким-нибудь собственным замыслом:
- Сотый раз это слышу! Сколько можно рассказывать одно и то же?
Садись - пиши!
Так однажды разобидела, что, возвратясь в Волгоград, впрямь сел за
машинку и месяца за полтора выдал первый черновой вариант "Стали разящей". И
это в ту пору, когда, казалось, ничего уже больше не напишу! Соавторство
помаленьку разваливалось, а работать в одиночку я еще не решался.
До сих пор не понимаю: сама-то она каким образом умудрялась выкраивать
время для творчества?
Если не считать нескольких вещиц, выполненных в ключе так называемой
научной фантастики (вполне заурядных, на мой взгляд), остальные Людкины
повести и рассказы целиком построены на столкновении идеально-романтического
бытия с бытием как таковым - во всей его неприглядной наготе. То есть
опять-таки продолжение того же яростного поединка с действительностью. Уэллс