"Николай Лукин. Судьба открытия (4, 5 и 6-я главы третьей части романа, переработанные автором) " - читать интересную книгу автора

отвертеться не сумел. Так получилось...
- Я боюсь его.
- Да он не придет! - сказал Григорий Иванович.- Тебе он про себя
говорил одно, а мне известно другое... Видеть нас обоих - для него вроде
очной ставки.
- Он мне всегда был отвратителен.
- Не посмеет прийти!
Но спустя неделю Крестовников пришел.
Заметив, что его встретили необычайно холодно, он сделал вид, будто
этого не чувствует. Держался с простотой, проглядывающей сквозь величавое
достоинство. Всячески подчеркивал, что здесь он - в кругу близких друзей.
Шутил, выкладывал новости и анекдотцы. Не раз возвращался к тому, как он
благодарен счастливой судьбе, которая свела Гришу и Зою Степановну, и что
очутиться с ними втроем - для него большое событие.
Прошел час. Григорий Иванович молчал, негостеприимно глядя. Тогда
Крестовников переменил разговор. Он сказал о себе, что в прессе имеет
влияние. Ему доставило бы удовольствие через прессу повысить известность,
расширить популярность имени профессора Зберовского. Он мог бы поручить
кое-кому написать две-три газетные статьи, для начала. Статьи могли бы
посодействовать дальнейшей Гришиной карьере.
- Как вы посмотрите на это, Зоя Степановна, а?
"Сделку предлагает",- подумал Григорий Иванович и с резкостью произнес:
- Рекламу мне создать? В рекламе я не нуждаюсь!
- Напрасно ты...
За очками серые глаза Крестовникова смотрят едва ли не в упор, давящим
взглядом, и вместе с тем по-лисьи ускользают. А лицо Григория Ивановича уже
кривится в недоброй усмешке.
- Я напрямик тебе хочу задать несколько вопросов,- сказал он.
- А ну-ка? Ну, давай, давай...
- Такая вещь: что постыдного, если твой папаша - дьякон? Отец Гавриил
был честный человек и в Нижнем Новгороде когда-то пользовался заслуженным
почтением. Я сам очень уважал его. И как могло случиться, что ты выдаешь
себя за сына я не знаю там кого... во всяком случае, других родителей?
Крестовников лишь пошевелил бровями, слегка покосился на Зою
Степановну. Не сразу ответил. Помедлив, вдруг улыбнулся:
- Поймал меня на хлестаковщине! Признаюсь, да. Ничто человеческое мне
не чуждо. Для вящего эффекта случается приврать.
- Для вящего эффекта... А по документам как?
- Да брось, Григорий! По-прежнему прыгаешь козленком. Охота тебе в
мелочах копаться!..
- Я настаиваю. Снова спрашиваю: чей ты сын?
- Да что ты к ерунде придрался? Курам на потеху - правдолюбец этакий!..
Зачем тебе? Мне уже совсем не нравится тон твоих вопросов.
- А мне не нравится смысл твоих ответов.
- Объясни!
- Изволь.
Тот ореол руководителя и коммуниста, который в мыслях у Григория
Ивановича хоть противоречиво, зыбко, но все же как-то защищал еще
Крестовникова от тяжести ужасных подозрений, теперь рассыпался в прах. Перед
Григорием Ивановичем сейчас - не кто иной, как Сенька из мансарды, путем