"Сергей Лукин. Эссе вопрошавшего" - читать интересную книгу автора

свой талант". Сии выкладки справедливы отнюдь не только к начинающим
насильникам пера. Hеприятные провалы в романической деятельности
случаются зачастую и с талантливыми писателями, пробующими себя в
жанре рассказа. Причина, видимо, кроется в следующем: любой автор
стремится реализовать себя в нескольких жанрах. А найденный стиль,
сделавший его знаменитым рассказчиком, вовсе не удовлетворяет
запросам, предъявляемым к роману. Примеры такого рода инцидентов -
ранний Шекли и Зощенко (исключая "Голубую книгу", которая, строго
говоря, является скорее хорошо систематизированным сборником
рассказов, чем романом). Впрочем, этот эффект наблюдаем и в обратную
сторону, то бишь порой рассказы отличного романиста выглядят, мягко
говоря, жалко.
Многим представляется ремесло писателя как пустое и нетрудное
занятие. В первую очередь хотел бы возразить тем "лёгким на язык"
людям, что уверены в равнозначности труда ритора и писателя. Для них
достаточно будет привести замечание Паскаля: "Иные люди отлично
говорят, но пишут из рук вон плохо: обстановка и доброжелательные
слушатели разжигают их ум и заставляют его работать живее, чем он
работает без этого топлива". Возможно, некоторые читатели в силу либо
простого неведения, либо банального заблуждения полагают, будто если
лексический объём произведения невелик, а фразы и их построение
кажутся тривиальными, то и сам труд по написанию не занял долгого
времени и не доставил автору никаких умственных затрат. Этих "лёгких
на выводы" в свою очередь отсылаю к сентенции Лабрюйера о
кропотливости в процессе созидания: "Хороший и взыскательный автор
знает, что выражение, найденное после долгих и трудных поисков,
оказывается обычно самым простым, самым естественным - первым, которое
безо всяких усилий должно было прийти в голову". Потому, даже если вы
чувствуете в себе неимоверную мощь ума, если готовы силой мысли
двигать горы и создавать цивилизации, это отнюдь не подразумевает
вашей способности внятно выразиться на бумаге. Довлатов в юности
описывает своё становление: "Я растерялся. Я не был готов к такой
постановке вопроса. Уж лучше бы она спросила: "Ты гений?" Я бы ответил
спокойно и положительно . . . А вот назвать себя писателем оказалось
труднее". Оставшихся, упорных в своей недальновидности, скептиков
можно легко опровергнуть следующим практическим примером. Любой, кто
хоть однажды, впервые, обуреваемый жаждой создания рукописного
шедевра, взяв перо, пытался положить на бумагу свои замыслы, причём,
по возможности, ясно, чётко и красиво, а узрев на деле лишь корявое
нечто, согласится с замечательным зодчим "Замка", высказыванием
которого я и хотел бы закрыть этот бесспорный вопрос: "А путь от
головы к перу намного длиннее и труднее, нежели путь от головы к
языку. Тут многое теряется".
Стоит затронуть небольшой вопрос о ценности книги - с каких
позиций судить о её значимости; какое влияние окажет данное
произведение на развитие Общества. Уайльд в "Портрете . . ." метко и
бескомпромиссно сметает ханжеские критерии: "Hет книг нравственных или
безнравственных. Есть книги хорошо написанные или написанные плохо . .
. Так называемые "безнравственные" книги - это те, которые показывают
миру его пороки, вот и всё". Действительно, так и есть. Высказывание