"Самуил Лурье. Успехи ясновидения " - читать интересную книгу автора

рыцарскому своему вежеству.
И с тем сэр Тристрам протянул ему свой меч и сказал так:
- Сэр Ламорак, будучи побежден вами в поединке, я сдаюсь вам как мужу
доблестнейшему и благороднейшему, какого я только встречал!
- Нет, - отвечал сэр Ламорак, - я явлю вам великодушие: пусть мы оба
дадим клятву отныне никогда больше не биться друг против друга".
Дерется, как Ланселот, любит, как Тристрам, великодушней всех - и всех
несчастней: его снимают с доски в седьмой главе пятой книги - с каким
позором!
"...а потом прошел во внутренние покои и снял с себя все доспехи.
После того взошел он на ложе к королеве, и велика была ее радость, и его
тоже, ибо они любили друг друга жестоко..."
А в соседней комнате, только представьте, сын этой дамы, этой королевы
Оркнейской - рыцарь, между прочим, вполне половозрелый - отсчитывает
минуты, поскольку чуть ли не сам подстроил это свидание как западню.
"...сэр Гахерис, выждав нужное время, взошел к ним и приблизился к их
ложу во всеоружии, с обнаженным мечом в руке, и, вдруг схвативши свою мать
за волоса, отсек ей голову.... В одной рубашке выскочил сэр Ламорак,
горестный рыцарь, из постели", - вот и кончена его история. Где-то за
кулисами погибнет, не отомстив, - зарежут в каких-то кустах вчетвером.
Это самая середина романа. С этой минуты он клонится к упадку:
приключений все меньше, привидений все больше, - вежливость все реже
торжествует, голоса грустней.
Пожертвовав сэром Ламораком, белые сразу же получили проигранную
позицию. То-то они приговаривают на каждом шагу - сэр Ланселот, и сэр
Тристрам, и сэр Гарет: желал бы я, милостью Божией, быть там поблизости в
час, когда пал убитым этот благороднейший из рыцарей, сэр Ламорак! Явно
сердятся на автора за недосмотр и предчувствуют, чем все это для них
обернется.
Похоже, что и автору нехорошо, - изменившимся, коснеющим слогом он
здесь же сообщает как бы в скобках, что болезнь - "величайшее бедствие,
какое может только выпасть на долю узнику. Ибо покуда узник сохраняет
здоровье в своем теле, он может терпеть заточенье с помощью Божией и в
надежде на благополучное вызволение, но когда недуг охватывает тело узника,
тут уже может узник сказать, что счастье ему окончательно изменило, тут уже
остается ему лишь плакать и стенать".
Ламорак - в сущности, анаграмма. Вроде как автограф с нарочитым
росчерком. Гвоздем по камню: год 1469, дело дрянь, помолитесь о душе рыцаря
и кавалера. Грамерси.


ПРЕДМЕТ ЗАВИСТИ ВСЕХ ЛЮДЕЙ

Нам исключительно жалко Сервантеса. И Дефо тоже бедняга. Воображаем
его бешенство, когда в него плевали. Ой, я бы не знаю что сделал!
Зощенко

Все несчастья Робинзона Крузо пошли, как мы знаем, оттого, что он
пренебрег наставлениями папеньки.
Лучший в мире удел, - внушал отец восемнадцатилетнему Робинзону, -