"Самуил Лурье. Успехи ясновидения " - читать интересную книгу автора

Возможно, мистер Крузо, что вы правы, - мог возразить на это де
Бражелон (или, допустим, кавалер де Грие из романа аббата Прево). Но
существуют и такие ценности, - несомненно подлинные, - о которых вам не
дано ни малейшего понятия. Такова любовь. Никто не осуждает вас за этот
холод сердца, боже упаси, драгоценный сэр. Нельзя без ужаса и помыслить,
сколь нестерпимо страдали бы вы на острове Отчаяния, умей вы кого-нибудь
любить сильней, чем самого себя, и тосковать по дорогому существу, а не по
людям вообще.
Современники полагали, видите ли, что перед ними подлинные записки
"моряка из Йорка". Мы-то знаем, что этот упрек следовало адресовать
автору - Даниэлю Дефо. Не зря Диккенс называл его бесчувственным писателем.
В романах Дефо никто никого и ничего не любит, их пружина - корысть, азарт,
инстинкт самосохранения.
Престарелый Лев Толстой, задумавшись как-то о Робинзоне, вывел в
дневнике два слова: "цель жизни". В самом деле, где она, цель? Не есть ли
благоденствие, достигнутое Робинзоном на острове, - все та же
бессмысленно-себялюбивая золотая середина, от которой он в юности бежал?
Не этим ли объясняется и странный жребий романов Дефо? Мировая
литература переписывает его сюжеты наново. "Путешествия Гулливера" были
придуманы отчасти из презрения к Робинзону. Манон Леско - это Молль
Флендерс, увиденная влюбленными глазами. Оливер Твист сворачивает с пути,
пройденного полковником Джеком. Миледи в "Трех мушкетерах" заступила место
Роксаны. И "Робинзон Крузо" (опять-таки переделанный) стал чтением для
малышей, а подросткам подавай "Таинственный остров"...
Но все-таки Дефо был первый! Именно он, с его неблаговидным, но таким
разнообразным жизненным опытом - делец, журналист, секретный агент, -
первый сумел вообразить свое поведение в чужой судьбе, в ином обличье и
отдать вымышленному персонажу свои собственные воспоминания и горести, и
перемешать все это так, чтобы получилось повествование непререкаемо
достоверное (с подробностями одна мельче и точней другой), то есть
изобрести прием, на котором основано искусство современного романа -
искусство "правдоподобной выдумки". И, может быть, только человек,
которому, как Дефо, случалось разориться дотла, и отведать тюремного
заключения, и стоять на эшафоте, продев голову и руки в деревянную колодку,
и многократно рисковать жизнью, и продавать честь, - может статься, только
такой человек в силах был задумать "Робинзона Крузо", книгу великую, потому
что в ней впервые исследована задача о необходимых и достаточных условиях
человеческого существования (и доказано, что человеку есть на кого
положиться; это не так уж нелепо - надеяться на самого себя).
Сам Дефо говорил, что этот роман - всего лишь аллегорическое изложение
его биографии.
Догадывался ли он, что напророчил себе одинокую, отравленную манией
преследования кончину?
Если на то пошло, писатель не обязан выситься в памяти потомков
столпом добродетели.
Впрочем, Дефо думал иначе, и, когда один критик обругал его в печати
"наемным орудием" и даже еще похлестче, будущий автор "Робинзона Крузо"
отвечал так: "М-р Даниэль Де Фо прославился своими писаниями, ибо в них
находят превосходство таланта, смирение духа, изящество стиля, солидность,
возвышенность воображения, глубину суждения, ясность восприятия, силу