"Эли Люксембург. Косточка Луз " - читать интересную книгу автора

за поворотами троп - на арамейском и на латыни - треск и копоть пылающих
факелов.
И думаю: ах, в тишину бы эту войти, проникнуть, потрогать ее, ведь
ясно, что она существует! Вечно была, есть и будет.
А окажись я тогда на Масаде с этим вот самым "узи" и с кучей к нему
магазинов? Вся бы история наша имела другой совершенно вид! Да и не только
наша... Автомат "узи" и десять тысяч к нему патронов - на весь легион
Сильвы. Вопрос в том, кто бы меня допустил? Ибо так говорят мудрецы:
Всевышнему не нужна подмога, разве что для чудес.
Я всхожу на Масаду не первый раз. Поднимался и этой тропой, поднимался
фуникулером. Шел с юга - со стороны Арада, где ищут издавна нефть. Оттуда,
от буровых вышек, идет та самая насыпь, проклятая насыпь, по которой римляне
втащили таран. Довольно крутая, размытая временем и дождями...
И всякий раз моя кожа с головы до ног в гусиных пупырышках. Ибо, кроме
детских пустых фантазий, неотступно думаю про очевидные чудеса. Там, на
Масаде, в развалинах древней синагоги, Игаль Ядин, бывший начальник
генштаба, профессор, выдающийся археолог, наткнулся на свиток совершенно
истлевший, где читались всего лишь несколько фраз, относящихся к известному
пророчеству Иезекииля: "...И оживут ваши кости мертвые и сухие, и обрастут
жилами, плотью и кожей. От четырех ветров вернется к вам дыхание жизни. И
оживете, и встанете на ноги - полчище великое, весьма и весьма. Ибо кости
эти - весь дом Израиля..."
Господи, думаю, где он - Девятый легион Сильвы, и где она нынче -
великая Римская империя, владычица мира? Где вообще эти древние все народы,
так страстно желавшие нашей гибели: Моав, Филистия, Эдом, Мидьян... Где
память о них, и какими ветрами развеян их прах? А вот мы живы, снова топаем
по этой земле. Как встарь, как прежде, будто ни в чем не бывало, полные духа
и сил... Встающее солнце над ровной, в линеечку, Моавитской грядой, бесенята
мои впереди - все, что дорого мне больше всего на свете.

Я снова возвращаюсь во Львов, где сеется с неба прозрачная пыль, мы с
Тышлером идем к городскому фонтану...
Здесь кончается "стометровка" - кленовая аллея, берущая свой разбег от
оперного театра. Между театром и фонтаном располагается музей краеведческий.
То, что нам и надо.
Всхожу по гранитным истертым ступеням к парадной двери. Затем
неторопливо, тяжелой поступью спускаюсь вниз, в подвал - "еврейскую
кладовку", где свитки Торы в перепачканных парчовых чехлах соседствуют со
шнеком-костоломом метров шести длиной и насквозь проржавленным. Гора свитков
и этот шнек свалены прямо на пол, грязный бетонный пол - в одну кучу. Стою и
недоумеваю: чья это сатанинская воля распорядилась свалить их вместе? Ибо
соседство шнека со Святым Писанием опровергает пророчество о мертвых и сухих
костях.
Ах да, чуть не забыл: проржавленный этот шнек был обнаружен в конце
войны неподалеку от Лычаковской балки. Германские амалеки в нем перемалывали
еврейские кости, превращая их в мелкое крошево, и развозили в поля в
качестве удобрений... Недаром война с Амалеком у Бога. Во всех поколениях -
война. Знает дьявол: если не будет костей, не будет и Воскрешения мертвых -
ни жил, ни плоти, ни кожи... Словом, никакое пророчество не состоится.
Не поворачивая головы, одними губами, Мирон умоляет: