"Аркадий Львов. Мой старший брат, которого не было (Сборник "Фантастика-65")" - читать интересную книгу автора

жизнь, совсем не похожая на нашу. Они растут, вытягиваются, ощупывают друг
друга, сливаются или, наоборот, двоятся - и все это на глазах.
Бобка всегда следит за ними, склоняя голову то влево, то вправо. Он
всегда так, когда бывает очень заинтересован или удивлен. Он и на котов
так смотрит, если те не бегут от него, задрав хвосты, а станут как
вкопанные и уставятся - глаз в глаз.
Почему же Бобке не понравились пламенные кольца, которые еще ярче тех,
из керосина и нефти?
А может, он не увидел их, эти кольца? Может, у него просто боль была,
когда я нажал ему на глаза, а колец вообще не было?
Но как же это? Значит, глаза у него не такие, как у меня, и он не видит
того, что вижу я? Постойте, но если я вижу кольца, значит они есть. А если
он не видит? Значит их нет?
А невидимые следы? Собака чует их, а человек нет. А если бы не было
собак, тогда что? Тогда мы ничего не знали бы об этих следах и считали,
что их нет? Хотя не то: мы просто не думали бы о них, потому что нельзя же
думать о том, чего нет и что даже названия не имеет. Бога вот нет, но он
хоть название имеет. А тут ведь и названия никакого не было бы.
А микробы и атомы? Ну, их-то никто не видит - ни человек, ни собака, ни
птица. Это понятно: они очень маленькие.
Хотя нет, это тоже непонятно. Когда я летел на самолете и смотрел вниз,
коровы были маленькие, как телята в мультфильме. А если подняться выше, то
и вовсе не увидишь их. Значит, если бы люди всегда находились на такой
высоте, они даже не знали бы, что есть такие животные - коровы?
А каким же видит меня Бобка? Тоже, наверное, с четырьмя лапами, как у
пего. И вообще, может, только сами люди видят себя такими, людьми, а
собаки видят нас по-своему, куры - по-своему, пауки и пчелы - по-своему?
А один раз, когда я нырял за крабами, мне вдруг показалось, что я
осьминог. И даже на берегу, хотя было солнце, и люди, и рядом лежал Бобка,
мне все равно казалось, что я осьминог и глазищи у меня здоровенные и
страшные, как у осьминога. Бобка всегда смотрит мне в глаза, а в этот раз
воротил морду, как от карбида или спички.
Когда мама узнала про осьминога, она сказала, счастье еще, что это не
ишак какой-нибудь или баран, по вообще, конечно, надо ожидать и того и
другого.
- Зина, это пройдет, - объясняла маме тетя Оля, наша соседка. - Это
переломный возраст. Сколько ему? Двенадцать? Ну, у каждого по-разному. У
моей Таньки регулы начались в десять.
- Бог с вами, Оля, так то совсем другое.
- Почему другое? У девочек так, а у мальчиков так.
- Но у других дети как дети.
- Зина, - взмолилась тетя Оля, - это же природа.
- Да, - вздохнула мама, - природа. Отец его тоже был с фантазиями. Даже
с фронта он почти каждый день писал, что видит и слышит меня постоянно и
может расписать весь мой день по минутам, как будто я рядом, совсем рядом.
Папу своего я не видел. Папу убили десятого мая в австрийском городе
Линц, а я родился три месяца спустя, в августе сорок пятого. Но папа часто
снится мне. Раньше часто, а теперь не очень" - теперь, когда я
присматриваюсь к папе, почти всегда оказывается, что это не папа, а мой
старший брат. И мне никогда не бывает это удивительно, хотя никакого брата