"Сергей Львов. Друг моего детства" - читать интересную книгу автора

путешественником, а я хочу жениться на Марине Костанди.
И Аркадий согласился, что это действительно такая тайна, которая стоит
его тайны.
Мы сбегали на дачу и вытащили из чулана толстую темно-зеленую бутылку,
на дне которой осталось немного вишен, пересыпанных сахаром. Вишни мы съели
- они сладко обжигали рот, - а бутылку вымыли около колодца и высушили.
Потом мы нацарапали на бересте наши тайны, число, месяц и год, свернули
бересту в трубочку, спрятали трубочку в бутылку, заткнули бутылку пробкой,
залили пробку стеарином от свечки, вложили бутылку в дупло, закрыли ее
мхом, а дупло замазали глиной. Если этот дуб до сих пор стоит на опушке
леса около станции Клязьма, в его дупле до сих пор лежит бутылка с куском
бересты, на котором написано:
"Хочу стать знаменитым путешественником. Аркадий. Люблю Марину Костанди.
Хочу на ней жениться. Юра".
Первого сентября я всю дорогу до школы бежал бегом.
В школе у меня есть Марина!
И в школе у меня есть друг! Друг навечно, который знает мою тайну!..
Но Марина в класс не пришла. Новые учителя - по каждому предмету свой
- не знали нас ни в лицо, ни по именам. Каждый новый учитель, входя в
класс, проводил перекличку, и пять раз за этот день - на русском,
арифметике, географии, немецком и физкультуре - я услышал, как учитель
вызывает: "Костанди!" - и пять раз на русском, арифметике, географии,
немецком и физкультуре дежурный отвечал: "Нет!"
Не пришла Марина и на следующий день. И на третий. Через неделю она тоже
не пришла. А потом Вова Михайлов - он стал старостой класса - аккуратно
вычеркнул ее из журнала.
- Ты что делаешь?
Вова, рисуя на промокашке по памяти огромные Маринины глаза, такие, что
они заняли пол-лица, и Маринины ресницы, такие, что они упирались в край
промокашки, спокойно сказал:
- Костанди у нас больше учиться не будет.
- А где она будет учиться?
Вова пожал плечами.
В прошлом году я спросил бы у Анны Васильевны, что с Мариной, но Анна
Васильевна уже не занималась с нами. У нее были новенькие. Малыши. Я не мог
идти к ней в коридор к малышам. И вообще я больше не мог в разговоре со
взрослыми произнести имя Марины.
Несколько дней я на что-то надеялся, а потом пошел в Ермолаевский.
Сначала я долго стоял перед воротами, потом во дворе, никак не решался
открыть двери домика, на втором этаже которого жила Марина, потом поднялся
на второй этаж и долго не мог позвонить в квартиру, у дверей которой
столько раз прощался с Мариной. Ну, чего я боюсь? Мне столько раз
приходилось звонить и стучать в чужие квартиры, когда мы разносили по домам
билеты Автодора и Осоавиахима, значки МОПРа.
Я дотронулся до головки старого звонка с надписью "Прошу повернуть", а
потом осторожно повернул ее. В глубине квартиры что-то слабо звякнуло,
раздались шаги, кто-то чуть приоткрыл дверь, оставив ее на цепочке.
- Тебе, мальчик, чего? - спросил невидимый человек из темноты
коридора.
- Я к Марине... К Марине Костанди.