"Леонид Ляшенко. Александр II, или История трех одиночеств (Серия "Жизнь замечательных людей")" - читать интересную книгу автора

условно) все эти процессы, появляясь в поместьях в исключительных случаях.
Государственная система, таким образом, последовательно и органично
переходила в крепостную, составляя с ней единое целое.
Таким образом, к началу XIX века крепостное право достигло своего
апогея, а государство окончательно приобрело крепостнический характер. Вся
эта чрезвычайно цельная, как видим, система к этому времени предельно
упрочилась, разрослась, приобрела навыки в борьбе с недовольными, прежде
всего с самим крестьянством. Этих "темных", разрозненных мужиков, не имевших
ясного представления ни о стране, в которой они живут, ни о том, как ее
сделать лучше, власть беспощадно разгромила при подавлении пугачевщины, взяв
их затем, в тесном сотрудничестве с помещиками, под самый жесткий,
беспощадный контроль. Что же касалось "бунтовщиков хуже Пугачева" - тех
немногих людей, кто считал себя истинно просвещенными и именно поэтому
воспринимал крепостное право как зло, то час их славы был впереди... Пока же
их можно было пересчитать по пальцам, и перед властным произволом они
выглядели столь же беспомощными, как и крепостные. Сила же, противостоявшая
им, казалась непреодолимой... Воистину "чудище обло, озорно, огромно,
стозевно и лаяй..." [3].

Государственный интерес

В общем, крепостная система, неразрывно сросшаяся с государственной, в
эпоху своего максимального развития - в конце XVIII - начале XIX века -
производит впечатление монолита, жуткого своей цельностью,
непоколебимостью... Каково было эту глыбу свернуть! Пресловутое сравнение с
авгиевыми конюшнями выглядит здесь, пожалуй, слабым - Геракл всего-навсего
очистил их от зловонных завалов; здесь же нужно было не просто уничтожить, а
преобразовать - то, что преобразованию, казалось, никак не поддается.
Для того чтобы система крепостного права, представлявшаяся предельно
устойчивой, сменилась другой, нужны были соответствующие условия. И они
стали складываться постепенно, исподволь, именно в то время, когда
крепостное право достигло своего апогея. Об этом стоит сказать несколько
слов, поскольку вопрос о причинах отмены крепостного права, сложный сам по
себе, был еще и сильно запутан в нашей исторической науке.
Еще в досоветские времена А. А. Корнилов, один из наиболее авторитетных
исследователей крестьянской реформы, пожалуй, первым четко сформулировал
свое понимание этих причин. С его точки зрения, крепостное хозяйство в
первой половине XIX века постепенно начинало приносить меньше дохода, то
есть становилось невыгодным. И, во-вторых, крепостное право своей
жестокостью побуждало крестьян к постоянным волнениям - то есть порождало
постоянную опасность и для помещиков, и для государственной власти [4].
Эти соображения были подхвачены советскими историками и развиты ими -
без ссылок на Корнилова, - причем развиты по-марксистски, то есть предельно
жестко и прямолинейно. Первый тезис - крепостное право невыгодно - прекрасно
укладывался в русло привычных для марксизма рассуждений о необходимости
соответствия производительных сил и производственных отношений. И в этих
рассуждениях несомненно был смысл, поскольку крепостное право действительно
все в большей степени превращалось в мощное препятствие на пути нормального
хозяйственного развития России.
Дело в том, что крепостное хозяйство было стабильным и полностью себя