"Андрей Макаревич. Занимательная наркология " - читать интересную книгу автора

Кропоткинская, Библиотека имени Ленина, Проспект Маркса, Дзержинская, в
вагоне битком, спишь стоя, держась рукой за поручень, "Осторожно, двери
закрываются", насквозь бегом через Детский мир вверх по улице Жданова,
звонок уже прозвенел, в вестибюле пусто, слава Богу, первая пара - история
искусств, это на втором этаже, в тёмном зале со слайдами, твоего опоздания
не заметили, на кафедре - профессор Косточкин, он говорит - "римлянинин" и
"пиршествО", мучительно хочется спать, некуда положить голову и всё-таки
спишь, и римлянинин на пиршестве назойливо ломится в твой сон, перемена,
сигарета "Прима" в туалете, она сырая и противная, и всё вокруг серое, сырое
и противное, и проснуться до конца нет никакой возможности, и тут рядом
оказывается Борька Соловьёв, он большой и добрый, и говорит тихим басом:
"Может, под полпервого?" - и в жизни сразу появляется небольшая, но
совершенно ясная цель, и мы выбегаем из института в осеннюю мерзость, но это
уже ничего, бежать недалеко - метров сто вниз по Жданова, а там на углу -
кафе "Сардинка", а почти напротив - винный, и Борька уже взял чекушку, и мы
спускаемся в "Сардинку" - она в полуподвале, и там ровно столько народу,
сколько надо, - не много и не мало, за столиками сидят, а очереди - никакой,
и мы берём по полпорции первого - солянки мясной, она в мисочке из
нержавейки, горячая, ярко-оранжевого цвета и в ней плавает долька лимона, и
два стакана (знаете, сколько граней на гранёном стакане? Двадцать шесть!) и
садимся за пластиковый столик, и разливаем чекушку пополам, и это ровно
столько, сколько надо, и восхитительно выпиваем, и заедаем невероятно
вкусной солянкой, и мир обретает гармонию. Дома у меня хранится бутылка
водки "Русская" образца начала восьмидесятых. Она большая, зелёная,
кривоватая, с алюминиевой нашлёпкой-бескозыркой, и этикетка на неё наклеена
кривовато, и этикетка очень некрасивая. Подозреваю, что и водка внутри
ужасная. Яникогда этого не узнаю - я не буду её открывать. Это для меня
послание из той жизни, в которой мы были молоды и совершенно по-другому
веселы. Потому и пить могли что угодно. Эту бутылку мне подарил ведущий
программы "Пока все дома" Тимур Кизяков, а он нашел её у какой-то бабки в
глухой деревне - видимо, брали в запас, да дед помер. Вообще это страшная
редкость - потому что на том отрезке жизни страна выпивала всё, что
удавалось купить, причём немедленно. Когда в восемьдесят первом году я
увидел в доме молодого артиста Театра на Таганке Лёни Ярмольника бар, я чуть
не сошёл с ума - в доме стоят невыпитые напитки! Тут же я попытался завести
свой бар, и долгое время ничего не получалось - к утру с помощью друзей
содержимое бара всегда заканчивалось, это и служило сигналом к прощанию. Но
это так, к слову. Самые чудовищные водки страна производила именно в
восьмидесятые, и если в Москве это было ещё не очень заметно, то, скажем, в
городе Горьком при всём желании пить это было нельзя - наш барабанщик
Валерка Ефремов, химик по образованию, на вкус определял процент бензола, и
доза его приближалась к смертельной. Существовали способы домашней очистки -
с помощью активированного угля и марганцовки. И то и другое бралось в
аптеках и быстро исчезало из продажи. Через уголь водку надо было процедить,
а марганцовку просто засыпать в бутылку и поставить в тёмное место. Водка
против ожидания не розовела, зато на дно оседали жуткие бурые лохмотья. Не
знаю, что там из неё вычленялось, я не химик, но смотреть на эти лохмотья и
представлять их внутри себя было страшно. В годы горбачевской
антиалкогольной истерии качество водки дошло до пика - видимо, она редко
бывала настоящей. Что же мы тогда только не пили! Ядаже занимался