"Вадим Мацкевич. Солдат империи, или История о том, почему США не напали на СССР " - читать интересную книгу автора

почему не закрылись створки. Оказалось, возможности заглянуть в бомболюки
нет. И тогда я вспомнил, что в задней части самолета, где нахожусь я и
стрелок-радист, под сиденьем стрелка-радиста вроде бы есть небольшое
окошечко в бомболюк. Я на животе пролез к нему под сиденьем стрелка и
обнаружил, что бомба ФАБ-25 свисает из бомболюка вниз носом,
предохранительная вертушка у нее свернулась, и бомба удерживается лишь
створками люка. Я как безумный закричал, что садиться нельзя - бомба при
посадке взорвется. И вдруг я понял, что я себя не слышу: забираясь под
сиденье радиста, я сорвал фишку к СПУ со своего шлемофона. Значит, меня
никто не слышит. А самолет, судя по всему, уже идет на посадку. Я мигом
выполз из-под сиденья, стянул шлемофон у радиста и передал сообщение.
Последовал резкий рывок самолета вверх, а за хвостом самолета в воздух
поднялся целый дом: крыша - вверх, стены - в стороны. Когда мы сели,
выяснилось, что бомба упала с краю аэродрома и угодила в курятник: мы
истребили более 50 кур.
Генерал вышел из самолета, приказал разобраться, в чем дело, и уехал на
машине. Когда он вернулся, то причина была обнаружена: замок бомбы не вошел
в верхнее переднее отверстие, и она сначала поддерживалась боковыми бомбами,
а затем повисла на створках бомболюка. Генерал тут же снял с должности
штурмана корпуса, отвечавшего за подвеску авиабомб, хотя тот летал с ним
почти всю войну.
Подобных этому неприятных случаев было много. В конце войны был
чрезвычайный случай. На ЛИ-2 мы летели из Бухареста в Москву, на наш
Чкаловский аэродром. В Бухаресте все набрали различных трофеев, я вез
пластинки Лещенко и фотоаппарат "Регина". Был среди нас и известный в то
время поэт Иосиф Уткин. По радио нам предложили садиться под Курском, так
как на Чкаловской якобы сплошной туман и мы в сумерках сесть не сможем.
Испугавшись, что в Курске таможенники отберут наши трофеи, мы уговорили
летчика, командира полка на Чкаловской Доброславского, не садиться в Курске:
- Чкаловский - твой родной аэродром, ты там даже с завязанными глазами
сможешь сесть!
И мы полетели мимо Курска. К Чкаловской мы подошли около 6 часов
вечера, в сумерках (дело было в октябре). Доброславский стал кружить вокруг
аэродрома в сплошном тумане. Ко мне подошел Батя - командир партизанских
отрядов, который летел в Москву получать правительственную награду. Мы
дружили, он очень опекал меня. "Дело плохо, - сказал он. - Пойдем-ка в
хвост, там я видел целую гору брезента. По своему опыту знаю: когда самолет
разбивается, хвост, как правило, остается целым".
В фюзеляже вся компания играла с увлечением в преферанс, а мы забрались
в хвост, и Батя завернул меня в вонючий промасленный брезент, которым на
стоянках закрывают моторы самолета. Потом завернулся в брезент сам, правда,
брезента ему досталось меньше, чем мне. Самолет пошел на посадку. Вдруг
раздался рев, треск, удары, над нами открылось огромное отверстие, и мы
закатились в конец хвоста вниз головой. Последнее, что помню, - грохот
взрыва и пламя.
Мы с Батей остались целы, а все остальные погибли. Батя, правда, был
изрядно поранен: все лицо в крови, рука сломана. Его отвезли в госпиталь. На
следующий день я подъехал к месту катастрофы - на месте падения фюзеляжа
была огромная выжженная поляна и обгоревшие деревья.
Многое помнится. На бомбардировщике ТУ-4 (копия американского Б-29)