"Алый ангел" - читать интересную книгу автора (Торнтон Элизабет)Глава 20В последующие несколько дней у Кэма было много забот. Больше всего герцога волновал Маскарон. Нужно было решить, как вызволить его из замка Шато-Ригон. Наконец удалось обмануть бдительность охраны и узнать, что происходит в замке. Маскарон тяжело болен, это неопровержимый факт. Его собственный врач поселился в замке, чтобы быть рядом с пациентом. Но с какой целью Шато-Ригон так надежно охраняли, еще предстояло выяснить. Не похоже было, что связь Маскарона с британской разведкой раскрыли. В этом случае дед Габриель был бы сейчас в Париже, в Консьержери или какой-то другой тюрьме. И очень скоро состоялся бы суд, казнь и весть об этом разлетелась бы по всему миру. Кэм ничего не говорил Габриель, чтобы не тревожить ее. Она узнает все, что нужно, в свое время. Кэм твердо решил тем или иным путем забрать ее деда из Франции. И поскольку герцога вполне законно интересовала судьба Маскарона, он решил возглавить эту операцию. Если бы речь шла только о Маскароне, Кэм и пальцем бы не пошевелил, чтобы помочь ему. Значение имело только счастье Габриель. Он обидел ее сильнее, чем считал возможным. Ее молчание по поводу Луизы Пельтье совсем не радовало герцога, а только испытывало его терпение. Габриель бросалась к нему в объятия при первом прикосновении, при первом слове. Она не отказывала ему ни в чем, что по праву принадлежало ему как мужу. Но в ее поведении была сдержанность, осторожность, и Кэм не знал, как преодолеть этот барьер. Габриель прятала какую-то часть себя, которой не хотела делиться с ним, и это невыносимо раздражало герцога. Это была не та щедрость, которой он привык ожидать от Габриель. В каком-то смысле Кэм чувствовал, что это Поначалу герцог был почти вызывающе непреклонен в решении никогда больше не обсуждать неприятную тему – Луизу Пельтье. Потом он изменил свое мнение, и когда они нежились в постели, отдыхая после бурных любовных ласк, как раз тогда, когда Габриель была наиболее уязвима, Кэм снова заговорил об этом. Габриель перебила его. – В этом нет необходимости, – сказала она. – Я простила, помнишь, Кэм? Забудь об этом. Я уже – Тогда в чем дело? Почему ты так изменилась? Габриель подарила мужу долгий поцелуй. – Ты выдумываешь. Кэм знал, что это не так, и не собирался принимать отговорок. – Это потому, что я нарушил клятвы, данные тебе? – Клятвы? – Ты говорила, что мы обменялись клятвами перед Богом. – Разве? Я не помню. – Да, ты говорила это. Что ты имела в виду? – Ничего. – Габриель потянулась, словно кошка, и Кэм прижал свое длинное тело к ней. – Наверное, я думала о дне, когда мы поженились. – Что ты думала? – Престранная вещь… – Продолжай. – Я почувствовала божественное присутствие. Помнишь, когда я встала на колени перед алтарем вместе с тобой? Я почувствовала присутствие. Мне хотелось молиться, но я не знала как. Это было глупо, правда. – Она зевнула и спряталась в его объятиях. – Я не считаю, что это глупо. Габриель немного приподнялась, чтобы лучше рассмотреть мужа. – Ты веришь в Бога, Кэм? – Конечно. Это тебя удивляет? – В голосе герцога слышалась улыбка, когда он сказал: – Думаешь, я настолько испорчен, что могу не верить в Бога? – О нет, – ответила Габриель. Ее язык заплетался, а глаза слипались, – даже дьявол верит. – Голова девушки упала на плечо герцога. Кэму пришлось немножко тряхнуть жену за плечи, чтобы привлечь ее внимание. – Если мы повторим наши клятвы искренне, перед Богом, это удовлетворит тебя? – Я и так довольна, Кэм, правда. – Тем не менее… Габриель приложила пальцы к его губам. – В этом нет смысла, Кэм, – сказала она. – Бога нет, а если и есть, он не слышит меня. Кэм был действительно потрясен этим спокойным заявлением и проявил больше грубости, чем хотел, когда усадил жену на кровати. – Тебе заморочили голову всей это чепухой, которую несли Талейран и его головорезы во время революции. Бог существует, Габриель. Поверь этому. Не мы должны призывать к ответу Бога, а наоборот. Глаза Габриель стали огромными от удивления. – И это… говоришь ты, Кэм? – спросила она. – По твоему собственному признанию, прелюбодей и бог знает кто еще? Кэм открыл рот и быстро закрыл его, проглотив гневный ответ. – Да простит меня Господь, – сказал он. – Я не идеален. Но клянусь тебе, что, начиная с этого дня, никогда больше не обману твоего доверия. Габриель заплакала, сначала тихо, потом не сдерживаясь, громко и судорожно всхлипывая. Кэм чувствовал себя беспомощным. Она затихла, когда он закрыл ее своим тяжелым телом. Но когда Кэм сказал жене, что каждый день благодарит Бога за то, что встретил ее, плач начался снова. И утешить Габриель было невозможно. Кэм собирался увезти жену в Корнуолл, как только появится возможность. Ему до смерти надоел Лондон и глупые светские вечера. Он хотел вернуть свою жену, девушку, завоевавшую его сердце. Тысячу раз Кэм проклинал себя за то, что заставил ее играть роль герцогини. Габи чересчур хорошо научилась исполнять ее. Лэнсинг аплодировал новой Габриель. Кэм тосковал по прежней. «Я бы все отдал, – думал герцог, – чтобы вернуть ту дерзкую девчонку-сорванца, которая не знала, как скрывать свои чувства, по крайней мере, от меня». И новое обличье, которое Габриель носила, словно вторую кожу, – ее шарм, изящество, красота, доведенные теперь до лоснящегося совершенства, – не могли возместить то, что Кэм считал утраченным. Перед мысленным взором герцога представала Габриель, одетая в мужские брюки, шагающая с уверенным и важным видом. Она никогда не боялась показать характер. И всегда принимала любой его вызов. Словно наяву Кэм видел перед собой картину их первой встречи в Андели, когда Габриель, дрожащая от страха, подняла рапиру и предупредила его, что не хочет причинять ему вреда. Быстро сменяя друг друга, в памяти всплывали другие картины и впечатления. Габриель в штанах, верхом на лошади, летящая во весь опор по лугам Шато-Ригона. Габриель, нагая, словно Ева в раю, резвящаяся в водах Сены. Габриель, словно торговка, осыпающая его отборными ругательствами, после того как он поцеловал ее на ступеньках в замке Шато-Ригон. Габриель, руками и ногами отбивающаяся от него в тот незабываемый день, когда он сделал ее своей пленницей. Каким же глупцом он был, не понимая: в ней было больше женственности, чем он мог себе представить. Как высокомерно, как заносчиво было с его стороны считать ее неполноценной, из-за того, что она не соответствовала его предвзятым понятиям о женских добродетелях. Как сейчас, должно быть, потешаются над ним Парки. Габриель стала воплощением всего, чем он когда-то восхищался в женщинах. А ему хотелось вернуть прежнюю Габриель. И все же это было не совсем правдой. В Виндзоре, когда Габриель склонилась в реверансе перед королевой, никто не мог испытывать большей гордости, чем Кэм. Его жена была не только красавицей, но и воплощением всех существующих добродетелей. Он бросил Габи вызов, и она, как всегда, приняла его, превзойдя все ожидания. Господи, это не имело для него значения! Мужские брюки или бальные платья, брань или вежливые бессмыслицы, – ему все равно. Значение имела только Габриель. Сущность того, кем и чем она была, – вот чего Кэм хотел от нее. Когда-то она дарила ему это. Потому что научилась доверять. Кэм не знал, как доказать жене, что ему стоит дать еще один шанс. И убежденность в том, что винить в случившемся можно исключительно себя, не улучшала настроение герцога. С этой мыслью Кэм и пришел к мистеру Питту в его апартаменты на Бейкер-стрит. Мистер Питт, по своему обыкновению, держал в руках бокал портвейна. – Составишь мне компанию? – осведомился он, когда Кэм сел в кресло. Несколько минут прошло за обсуждением отвлеченных общих тем, потом Кэм направил беседу в более интересное для него русло. – Благодарю за помощь с лордом Уайтмором и его советниками. Питт взглянул на Кэма из-под насупленных бровей. – Их отсутствие было относительно легко организовать. Ты здесь по этой причине, Кэм? Насколько мне помнится, ты говорил, что, когда придет время, ты полностью посвятишь меня в свои планы. – Я надеялся, что этот день скоро настанет. Но, к сожалению, вынужден просить вас еще немного подождать. – Сколько? – спросил Питт. Кэм сделал долгий глоток, перед тем как ответить: – Неделю, максимум две. Мистер Питт ничего не сказал. Он слишком хорошо знал Кэма, чтобы предположить, будто этот разговор Первым событием, удивившим мистера Питта, стал наскоро заключенный брак Кэма. Поразмыслив над ним, политик решил, что герцог Дайсон, как и многие мужчины до него, не устоял перед милым личиком и соблазнительными формами. Питт не верил слухам о том, будто невесту Колбурна принудили повиноваться, и приложил все усилия, чтобы положить конец этим отвратительным толкам. Мистер Питт уже собирался намекнуть Кэму, что в его собственных интересах представить супругу обществу, но ее величество опередила его. Политик больше не задумывался над этим вопросом, пока Кэм не появился у него на пороге и не попросил о весьма странной услуге. Присутствие лорда Уайтмора, бывшего посла во Франции, и его советников может в данный момент поставить его и его герцогиню в весьма неловкое положение, сообщил Колбурн. И вот мистер Питт, несколько неожиданно для себя, согласился устроить так, чтобы упомянутых людей не было в Лондоне, при условии, что Кэм в течение нескольких недель предоставит исчерпывающие объяснения. Политик лениво подумал о том, как там Уайтмор справляется в Ирландии. О том, как справляется герцогиня Дайсон, можно было не думать. Устроительницы светских вечеринок быстро усвоили, что присутствие этой леди практически гарантировало успех. Ее приглашали повсюду. Даже последняя Его размышления были бесцеремонно прерваны, когда Кэм задумчиво произнес: – Я вот тут подумал, мистер Питт, могу ли я попросить у вас парочку военных кораблей? Рука Питта, подносившая стакан к губам, дрогнула, и капли рубиновой жидкости разлетелись во все стороны. – Что ты сказал? – спросил ошеломленный политик, вытирая большим белым платком лацканы своего темного сюртука. – Мне нужна пара британских военных кораблей, – терпеливо повторил Кэм. Мистер Питт нахмурился. – Значит, мне не почудилось. Послушай, Кэм. У меня нет полномочий предоставить в твое распоряжение даже шлюпку, а тем более, военный корабль британского флота. Разве ты забыл? Я больше не премьер-министр. И даже если бы я им был, твоя просьба абсурдна. – Речь идет о государственной безопасности, – сказал Кэм и стал излагать заготовленную историю. Герцог не говорил совсем уж неправды, но открыл ровно столько, сколько считал нужным. Когда Кэм завершил свое повествование, Питт тихо повторил: – Антуан Маскарон. Трудно даже предположить, что он сможет рассказать, если удастся вызволить его. – Да. Он занимает исключительно важную позицию в Морском министерстве. Но, как я уже говорил, никто не может сказать наверняка, покинет ли он Францию добровольно. Мистер Питт аккуратно поставил бокал на приставной столик и, прищурившись, взглянул на Кэма. – Послушай, Кэм, зачем – Каждый из нас, несомненно, должен быть заинтересован в государственной безопасности, – пробормотал Кэм, слегка приподняв брови. – Тогда откуда ты так много знаешь? Откуда ты черпаешь свою информацию? За последние несколько недель я не получал никаких сколько-нибудь важных вестей из Франции. – У меня свои источники, – уклончиво ответил Кэм. Мистер Питт долго смотрел на молодого человека, храня ледяное молчание. Наконец он спросил: – И ты думаешь, что подобное объяснение – это все, чего я заслуживаю? – Простите. Я так не думаю. Через неделю, максимум две… – Да, да, – раздраженно перебил Питт. – Знаю. Ты получишь возможность все мне объяснить. – Что-то вроде того. Прикрываясь поднесенным к губам бокалом, Кэм сдержал улыбку. Он думал о том, что не зря был уверен в успехе. Маскарон не та птичка, которой мистер Питт спокойно даст выпорхнуть из силков. К тому времени, когда Кэм попрощался с мистером Питтом, он уже получил то, за чем приходил. – Хорошо, хорошо, я узнаю, что можно сделать, – сказал Питт, – но ничего не обещаю. – Спасибо, – сказал Кэм и постарался улыбнуться так, чтобы не выдать своего торжества. Однако последнее слово осталось за мистером Питтом. Многозначительно глядя на щеку Кэма, он промурлыкал: – Так, так, Кэм. Я смотрю, твое симпатичное лицо немного пострадало. Уверен, что вполне заслуженно. Вернувшись в свой Кабинет, Питт погрузился в задумчивость. Его взгляд упал на стакан Кэма. «Чертов прохвост! – подумал политик. – Ему даже не хватило такта допить свой портвейн!» В то время как планы Кэма медленно продвигались к осуществлению, Габриель действовала более решительно. Предстоящий отъезд во Францию вызвал у девушки своего рода затруднение: оставлять или не оставлять мужу прощальную записку? Десаз настаивал на втором варианте. Его аргументы звучали убедительно: герцог был опасным противником, проявившим безжалостность в погоне за удовлетворением собственных амбиций. Маскарон пострадал почти так же, как и она сама. И потом был еще Голиаф. Их шансы спастись от такого сильного врага нельзя уменьшать даже малейшим намеком на то, что входило в их планы. Если в эти первые несколько часов Кэм хотя бы заподозрит, что птичка выпорхнула из клетки, игра может окончиться, так и не начавшись. Габриель заставила себя последовать совету Десаза. Но это решение было для нее болезненным. Девушка не знала, любит ее Кэм или нет. Она склонялась к мысли, что если герцог способен был кого-то любить, то он любил ее. История с Луизой не волновала Габриель. Поразмыслив, она простила мужу этот проступок. Но его лживость в отношении Маскарона и Голиафа она не может, не должна прощать. И тем не менее, несмотря ни на что, Габриель неимоверно сильно любила мужа. Ее сердце противилось тому, чтобы она покинула Кэма не сказав ни слова, но долг повелевал быть осторожной. Если бы на карту была поставлена только ее жизнь, Габриель рассказала бы герцогу о том, что ей стало известно. Ее собственная судьба не имела значения. Но Габриель понимала, что открыться Кэму означало навлечь беду на Маскарона и Голиафа. Пока она с ним, пока она в его власти, она – инструмент, и герцог без колебаний воспользуется ею, чтобы навредить людям, которых она должна защищать. Учитывая то, чем Габриель была обязана Маскарону и Голиафу, ее любовь к Кэму не должна приниматься в расчет. Ей никогда не удастся изгнать его из сердца, думала Габриель. Она не сможет его забыть. Дедушка будет настаивать, чтобы она развелась с англичанином. Это к лучшему, не для нее, а для Кэма. Она освободит место для Луизы. Кэм и Луиза. Габриель представляла их супружеской парой с того самого момента, как впервые увидела вместе. Если бы она тогда знала, что они любовники, то ни за что не согласилась бы выйти за Кэма замуж. Несмотря на возражения герцога, Габриель считала, что ему достаточно сильно нравилась Луиза. А какому мужчине она не понравилась бы? Кэм и Луиза. Это была горькая таблетка. Когда Габриель представляла их вместе, ей казалось, что острый нож на куски режет ее сердце. Но еще одну ночь ее муж будет принадлежать ей. Габриель хотелось, чтобы эта ночь запомнилась: она должна остаться в памяти навсегда. Этим вечером они гостили у Мельбурнов. Леди Мельбурн знала, как устроить хороший вечер. Она всегда так подбирала гостей, что всем было интересно. Здесь были и королевские герцоги,[72] цвет двора, и элита парламентских кругов. Но Габриель почти не замечала гостей. Она смотрела только на мужа. Если в бальном зале леди Мельбурн и находился более красивый мужчина, то Габриель такого точно не находила. Лэнсинг красив, но у него светлые волосы. У лорда Педжета тот же недостаток. А Десаз, которого девушка весь вечер избегала, как чумы, хотя и был темноволосым, не обладал такой спортивной фигурой, как ее муж. Кэм, голубые глаза которого сияли на фоне смуглой кожи, затмевал их всех. А маленький шрам, красневший рядом со скулой, нисколько не умаляя привлекательности герцога, только придавал оттенок опасности и лукавства его бесспорной мужественности. – Не смотри на меня так, – сказал жене Кэм, подойдя, чтобы отвести ее на ужин. Десаз, стоявший в двух шагах от них, обернулся и многозначительно посмотрел на Габриель. Девушка проигнорировала этот взгляд и повернулась к соотечественнику спиной. Ранее они уже обменялись парой слов. Все было готово к завтрашнему отъезду. Габриель не хотелось думать о нем, а тем более обсуждать его. Завтра наступит еще не скоро. Этот вечер принадлежал Кэму. Положив руку на рукав его темного сюртука, Габриель лукаво спросила: – Как я на тебя смотрю, Кэм? Герцог наклонился к ее уху и хрипло прошептал: – Ты насиловала меня взглядом весь вечер. Габриель бесстыдно взглянула мужу в глаза: – И что ты собираешься с этим делать? – ее взгляд скользнул к чувственной складке его губ. У Кэма перехватило дыхание, но не успел он озвучить ответ, как вдруг осознал, что гул голосов в огромной гостиной постепенно стал стихать. В следующее мгновение герцог понял почему. В комнату, опираясь на руку Фредди Лэмба, вошла Луиза Пельтье. Кэм почувствовал, как рядом с ним замерла, а потом задрожала Габриель. В гостиной стало очень тихо. Зрители расступились в стороны, чтобы наблюдать за стычкой между бывшей любовницей герцога Дайсона и его молодой женой. Кое-кто заметил, что леди Мельбурн послала блудному сыну многозначительный взгляд, повинуясь которому, Фредди немедленно оказался рядом с матерью. Кэм расправил плечи и накрыл затянутую в перчатку руку Габриель своей рукой, пытаясь этим жестом передать всю силу своих чувств – раскаяние, сожаление, поддержку и любовь. Луиза Пельтье, прищурившись, смотрела на приближающуюся пару. Больше никого рядом не было. Она преграждала им путь и знала об этом. Сияющая улыбка, которой Луиза одарила Дайсонов, когда те поравнялись с ней, резко контрастировала с ненавистью, горевшей в ее взгляде. Не обращая внимания на Габриель, француженка очень мягко и размеренно произнесла: – Кэм, что ты себе думаешь? В нашем доме течет крыша. Ты сам позаботишься об этом или мне поговорить с твоим поверенным? Лицо Кэма исказилось. Краска сбежала со щек Габриель. Девушка крепче сжала руку герцога, почувствовав, что все его мышцы напряжены, словно он готов к прыжку. В этот момент рука Чарльза Фокса успокаивающе легла на локоть Габриель, а Ричард Шеридан отвлек Кэма от его намерений. – Дайсон, – сказал Шеридан, – не убегайте. Я весь вечер жду, чтобы переговорить с вами кое о чем. На мгновение в глазах Кэма блеснуло пламя, потом герцог перевел взгляд на джентльмена, чья рука сковывала его движения. – Мне нужно поговорить с вами, – повторил Шеридан и применил достаточно силы, чтобы заставить герцога отойти от жены. – Наконец-то вы одна, – сказал Фокс и с теплотой посмотрел в затуманенные глаза Габриель. – Из больших окон открывается прекрасный вид. Сент-Джеймсский парк виден на несколько миль вокруг. Габриель послушно позволила Фоксу отвести себя к одному из окон. Она посмотрела на улицу ничего не видящим взглядом и заметила только темноту. Фокс усмехнулся. – Парк действительно там, ваша светлость. Вам придется поверить мне на слово. Габриель посмотрела в эти добрые понимающие глаза и слабо улыбнулась. – Так-то лучше, – сказал Фокс. – Вам, право же, не следует позволять подобным женщинам похищать ваше душевное равновесие. Габриель, не подумав, ответила: – Если бы она похитила только мое душевное равновесие! – Сказав лишнее, девушка густо покраснела. Голос Фокса был очень нежным, когда он произнес: – Вы знаете, что это не так. Хотя мне и не пристало говорить что-либо в оправдание его светлости, должен сказать вам, что всем хорошо известно: эта связь уже давно в прошлом. – Думаете? – спросила Габриель. Ее взгляд, как будто он обладал собственной волей, метнулся к женщине, которую ее муж когда-то превозносил как воплощение совершенства. Луиза Пельтье стояла в одиночестве. От нее все отвернулись. Габриель увидела, как Фредди Лэмб подошел к Луизе и вывел ее из бального зала. Габриель не любила Луизу Пельтье, но не смогла побороть чувство жалости к этой женщине. Заиграл оркестр. Гул голосов возобновился по всему залу. – Она не стоит вашего сочувствия, – сказал Фокс. – В этой женщине нет ни капли доброты! – Вы снова читаете мои мысли! – воскликнула Габриель. – Должно быть, вы не пользуетесь большой популярностью, мистер Фокс, если подшучиваете так над всеми своими знакомыми. – Как ни странно, я этого не делаю, – ответил политик и погрузился в молчание, словно обдумывал какую-то неожиданно пришедшую в голову мысль. Подошли Шеридан с Кэмом, и завязался разговор на общие темы. Затем пожилые джентльмены извинились и направились в комнату для карточной игры. Кэм задержал их, чтобы сказать несколько слов благодарности за своевременное вмешательство. Шеридан шутливо поднял брови. – Не верю своим ушам, – сказал драматург, якобы обращаясь к Фоксу. Мистер Фокс не поддержал шутки Шеридана. Вперив в Кэма тяжелый взгляд, он произнес: – Вы везучий человек, ваша светлость. Надеюсь, вы понимаете это. Выражение лица политика явно смягчилось, когда он кланялся Габриель. Кэм замер в недоумении. Только оказавшись в спальне Габриель, Кэм попытался объяснить, почему Луиза, желая отомстить, упомянула о доме, который он снял для нее в качестве компенсации. Габриель отказалась слушать. Это была их последняя ночь, и девушка не хотела тратить ни минуты на бесполезные упреки и объяснения. Габриель обняла мужа и стала страстно целовать его. – Люби меня, – прошептала она и, глядя Кэму в глаза, прижала его руки к своей груди. – Габриель, – простонал он. Его руки скользили по ее телу. – Нам надо поговорить. – Нет. В этом нет нужды. – Я хочу, чтобы ты знала… – Я знаю все, что мне нужно знать. Она прижалась к его мускулистому телу, увлекая его своей женственностью, делая невозможной любую рациональную мысль. Кэм хотел сопротивляться ей. Он хотел, чтобы между ними все прояснилось, но потерял над собой контроль, когда ее руки скользнули по его телу и стали сладострастно ласкать его. Каждое прикосновение, каждое нежное слово искушало Кэма отказаться от своего намерения. Несколько мгновений спустя он уже лежал на кровати рядом с Габриель. Сейчас имела значение только эта минута и любовь, которую предлагала его жена. Кэм с жадностью принял ее, наслаждаясь полным подчинением Габриель, тем, как пылко она отзывалась на каждое легкое ласковое прикосновение и на слова, которые срывались с его губ в лихорадке возбуждения. Чем сильнее прижималась к нему Габи, тем быстрее он двигался в ней. И наполнив ее сущностью своего тела, Кэм точно так же наполнил ее всем, что было у него на сердце. Он знал: все, что нужно было сказать, сказано этим опустошающим действом любви. – Еще, – произнесла Габриель спустя долгое время и повернулась к мужу. Кэм твердой рукой уложил ее обратно на подушки. – Нет, – сказал он, улыбаясь. – Доктор запрещает. Я не должен истощать тебя своей ненасытностью. Ты уже более двух месяцев носишь ребенка, помнишь? – Но я хочу тебя! – взмолилась Габриель. – Я нуждаюсь в тебе. Контроль Кэма ослаб. – Мне не следует этого делать! Нельзя этого делать, – повторил он, останавливая ее слова поцелуем. У герцога не хватило силы воли отказать мольбам жены. Казалось, она не могла насытиться им. Руки Габриель ласкали его, не останавливаясь ни на секунду, будто она хотела запомнить каждую пору, каждую мышцу, каждое сухожилие под его кожей. Наконец, когда Кэм отказался покрыть жену всем весом своего тела, ему пришлось силой сдерживать ее, показывая, что есть более легкий способ получить то, чего они хотели. Он научил ее, как можно соединить тела и в то же время защитить их будущего ребенка. Когда Кэм насытился удовольствием и удовлетворил страсть, ему захотелось поговорить. Габриель сделала вид, что изнемогает от усталости. – Просто обними меня, – прошептала она. – Просто обними меня так, словно никогда не отпустишь. – Я никогда тебя не отпущу, – пылко сказал Кэм, и, словно чтобы доказать эти слова, крепко сжал Габриель в объятиях. Следующее утро было ясным и солнечным. Габриель позавтракала одна у себя в спальне. Кэм тепло, но беспечно попрощался с ней, перед тем как уйти из дому по какому-то непонятному делу. В десять часов герцогиня послала за экипажем. Ее светлость приказала кучеру ехать в большой магазин на Бонд-стрит, который она уже посещала пару раз. Чтобы соблюсти приличия, Габриель взяла с собой молодую служанку. Позднее главный администратор магазина скажет Кэму, что ее светлость была в обычном настроении. Он не заметил ничего странного, когда она прибыла. Более того, казалось, что герцогиня несказанно обрадовалась, обнаружив эль[73] золотого атласа, который, как она думала, прекрасно подойдет к недавно приобретенному ею вееру. Как раз в этот момент она лицом к лицу столкнулась со знакомой леди. Они дружески беседовали несколько минут, после чего ее светлость попросила у одного из продавцов лист бумаги и карандаш. Ей быстро нашли и то, и другое, и ее светлость наскоро набросала несколько слов. Сложив лист бумаги, она вручила его подруге. Неизвестная леди покинула магазин. Вскоре после этого ее светлость решила послать свою молодую служанку в экипаже домой, чтобы та привезла упомянутый веер, – герцогиня хотела сравнить его с атласной тканью. Едва служанка успела уйти по поручению госпожи, как ее светлость вспомнила, что у нее какое-то срочное дело, которым немедленно нужно заняться. Напрасно протестовал администратор, говоря, что ее светлости следует подождать возвращения кучера. Его не послушали. Ее светлость вышла из магазина и сразу села в ожидавшую ее карету. – Вы уверены, что ее светлость ожидала карета? – спросил Кэм, силясь сохранять самообладание. – Абсолютно уверен, милорд, – ответил администратор. – Чем обусловлена ваша уверенность? – настаивал Кэм. На секунду задумавшись, администратор ответил: – Я мельком заметил кого-то. Не могу сказать, была это леди или джентльмен, но кто-то был в карете и ожидал ее светлость. Кэм с силой ударил кулаком по столу, так что бумаги разлетелись в стороны. Остальные присутствующие в комнате – два кучера герцога, служанка Габриель и администратор – застыли от испуга. – А та женщина, которую встретила моя жена… Кто-нибудь знает ее имя, где она живет? – голос Кэма оборвался. В течение последних нескольких минут он уже десяток раз задавал этот вопрос. Администратор дал тот же ответ: никто из работников магазина не знал эту леди, хотя один продавец думает, что ему знакомо ее лицо. Узнав все что можно, Кэм остался один. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. У него был отвратительный день, начиная со встречи с курьером Родьера в доках Уоппинга и до того момента, когда он вошел в парадные двери своего дома и обнаружил, что там творится. Прошло более двенадцати часов, с тех пор как исчезла Габриель. Кэм не знал, что думать. Он не мог ничего понять. Герцог не верил, что Габриель сбежала от него. Ни одна женщина не могла любить Кэма так, как она любила его прошлой ночью, и при этом желать уйти от него. Кэм не верил, что выходка Луизы в Мельбурн-Хаусе могла заставить Габриель убежать бог знает куда. С другой стороны, было очевидно, что Габриель покинула его по собственной воле. Ее убедили? Обманули? Подкупили? Или… Кэм обдумывал всевозможные версии, но мысли эти только еще больше запутывали его. Одна, самая тревожная мысль, никак не хотела выходить из головы. Когда-то Габриель была его пленницей. Может быть, она просто ждала своего часа, чтобы попытаться вырваться на свободу? Кэм вскочил на ноги и взревел, словно раненый лев. Он не мог смириться с мыслью, что все это время это было ее целью. Габриель любила его. Она носила под сердцем его ребенка. В ней не было злобы. Случилось что-то нехорошее, какая-то катастрофа. Другого объяснения не было. Несчастный случай или похищение – или одно, или другое. Первое маловероятно. В течение двенадцати часов, прошедших с момента ее исчезновения, кто-то где-то должен был что-то заметить и оповестить власти. Даже сейчас полисмены, следившие за порядком на улицах Лондона, искали леди, которая соответствовала бы приметам Габриель. Если бы произошел несчастный случай, к этому времени это обнаружилось бы. Когда Кэм стал обдумывать единственный оставшийся вариант, он заскрипел зубами. Похищение. Ему следовало ожидать чего-то подобного. Маскарон уже посылал однажды своих агентов, чтобы отыскать Габриель и вернуть ее во Францию. Глупо было бы полагать, что Маскарон спокойно смирится с тем, что Габриель потеряна для него навсегда. О боже, следовало лучше заботиться о ней! Через несколько минут Кэм отказался и от этого предположения. Только сегодня утром они с Лэнсингом встречались с курьером Родьера. Не подлежало никакому сомнению, что Маскарон тяжело болен и не в состоянии руководить чем-либо, не говоря уже о похищении, которое должно произойти в другой стране. Глаза Кэма сузились. Он попытался вспомнить все, что сказал им курьер. Если верить Родьеру, в замке произошло что-то нехорошее, и это «что-то» носило имя Фуше, неофициального, но неоспоримого главы французской разведки. Стало известно, что он несколько раз посещал замок Шато-Ригон под покровом ночи. Фуше, подумал Кэм и стал вспоминать все, что слышал об этом человеке. Фуше был гроссмейстером шпионажа. Его мозг был подобен лабиринту. Никто не мог предсказать, каким будет его следующий ход. Обнаружил ли он, что Маскарон сотрудничает с британской разведкой? Кэм отбросил эту мысль, как только она пришла ему в голову. Если бы у Фуше были доказательства вины Маскарона, состоялся бы скорый суд и казнь в Париже. Господи, у Кэма нет времени разбираться в сложностях этого дела. Маскарон абсолютно не волновал его, если только дедушка Габриель не принимал участия в ее похищении. При сложившихся обстоятельствах все предприятие по переправке Маскарона в Англию следует отложить, пока Кэм не найдет Габриель. Не важно, что два британских военных корабля сейчас плывут к берегам Нормандии. Не важно, что его собственная яхта стоит на якоре в Диле, а команда ждет его распоряжений. Маскарону придется самому о себе позаботиться. Первостепенное значение имела только судьба Габриель. Герцог быстрыми, нетерпеливыми шагами мерил комнату. Лэнсинг уже давно должен был вернуться. Кэм попросил его найти Жерве Десаза, в надежде, что тот может знать хотя бы что-то, что наведет их на верный след. Нельзя сказать, что Кэм ожидал многого. Он знал, что Габриель не более чем терпимо относилась к знакам внимания этого молодого бездельника, и лишь потому, что он был ее соотечественником. Она не рассматривала его как доверенное лицо. Насколько Кэму было известно, у Габриель не было друзей. У нее практически не было ни времени, ни возможности завязать хоть сколько-нибудь серьезные отношения, невинные или не совсем. Внезапно остановившись, Кэм резко вдохнул и медленно неровно выдохнул. Он вспомнил о происшествий в Мельбурн-Хаусе и о том, как Чарльз Фокс и Ричард Шеридан вмешались, чтобы предотвратить неприятную сцену. Одна мысль повлекла за собой вторую: Чарльз Фокс ни перед чем не остановится, чтобы дискредитировать его. Именно Чарльз Фокс подстрекал принца Уэльского взять Габриель под свою защиту. А когда Кэм нарушил их планы, сделав ее своей женой, они продолжали строить козни. Если бы не Чарльз Фокс сотоварищи, они с Габриель сейчас были бы в Данрадене. Чем больше Кэм думал об этом, тем тверже убеждался в мысли, что Чарльз Фокс – ключ к секрету исчезновения Габриель. К тому времени, как герцог направился к двери, его гнев не знал границ. Мучительные мысли на мгновение оставили его, когда Кэм услышал, как самый ненавистный из всех голосов гневно повысился у него в фойе. С яростным ревом герцог широко распахнул дверь и выскочил из комнаты. По выражению лица Чарльза Фокса было ясно, что его гнев не уступает ярости Кэма. – Что ты с ней сделал, черт тебя побери?! – прорычал Фокс. – Где моя жена?! – взревел Кэм. Скандал предотвратил вошедший вслед за Фоксом лорд Лэнсинг, вовремя вставший на пути разгневанных противников. Хотя это и было сопряжено с большим риском, Лэнсинг все же успокоил обоих джентльменов до такой степени, что они согласились продолжить спор в тиши кабинета Кэма. Делая видимое усилие, чтобы сдержать эмоции, Кэм снова потребовал ответа: – Где моя жена, мистер Фокс? Фокс нахмурился и молча бросил на стол лист бумаги. – Прочтите это! – прорычал политик. – И в ваших интересах дать этому удовлетворительное объяснение. Кэм узнал почерк Габриель. Он достаточно часто видел его, когда заставлял ее писать Маскарону. Герцог взял в руки лист бумаги. Сверху было название и адрес магазина на Бонд-стрит, в котором Габриель видели в последний раз. – Миссис Фокс случайно встретила ее, – ответил Фокс на немой вопрос Кэма. – Они немного знакомы. Ваша супруга вдруг решила набросать эти несколько строк и попросила, мою жену передать записку мне. Это послание попало мне в руки тридцать минут назад. Одна загадка разгадана, подумал Кэм и, по-прежнему сердясь, начал читать. Лицо Кэма стало белым как мел, и шрам на щеке обозначился еще четче. Она покинула его по собственной воле. Не было никакого похищения. Мистер Фокс задумчиво взирал на опущенную голову герцога. Когда политик заговорил, его голос был уже не таким язвительным: – Я пообещал вашей жене свое покровительство и собираюсь сдержать слово. Если она считает, что ей будет лучше во Франции, я ни при каких обстоятельствах не позволю вам притащить ее обратно. Лорд Лэнсинг перевел взгляд с одного напряженного лица на другое. – Что, черт возьми, происходит? – спросил он. – Разве кто-то говорил что-нибудь о Франции? Ни один, ни другой не обратили на него ни малейшего внимания. Кэм щелкнул зубами. – Моя жена – это моя забота, – сказал он. – Я не потерплю чьего бы то ни было вмешательства, а тем более вашего, мистер Фокс, даже если мне придется тащить ее из Франции, вопящую, словно банши.[75] Лэнсинг был вне себя. – Габриель вернулась во Францию?! – заорал он. – Да! – в один голос гаркнули его собеседники. Лэнсинг медленно опустился в кресло. – Но ведь это самое страшное, что могло случиться, – сказал он. – Кэм, если до нее доберется Фуше… Боже, об этом даже думать невыносимо. Мистер Фокс обеими ладонями уперся в письменный стол Кэма. Его голос был вкрадчивым, когда он произнес: – Дайсон, я не уйду из этого дома, пока вы должным образом не объясните мне эту записку. И чтобы вы не думали, что сможете безнаказанно обидеть девушку, позволю себе напомнить, что я обладаю кое-каким влиянием по Гневный ответ так и не слетел с языка Кэма. Он взял записку Габриель и повертел ее в руках. Наконец он сказал: – Насколько они влиятельные, мистер Фокс? Фокс превосходно понимал, к чему ведет герцог. – Талейран передо мной в большом долгу, – ответил политик. – Я полагаю, что, к сожалению, мог лишиться дружбы первого консула после той короткой речи, которую меня заставили произнести в парламенте. Простил меня Бонапарт за такую «поддержку» или нет, этого никто не знает. Кэм посмотрел Фоксу в глаза, но во взгляде, которым обменялись джентльмены, теперь не было враждебности. Они оценивали друг друга. Фокс думал о том, что в течение последних нескольких недель он замечал в характере герцога Дайсона черты, в существование которых никогда бы не поверил. Этот молодой человек действительно был Кэм размышлял, стоит ли вовлекать в это дело Фокса. Политик, несомненно, обладал большим влиянием во Франции, несмотря на войну. С первых дней революции Фокс проявил себя как вернейший союзник Франции. Упоминание о Талейране Кэм тоже не пропустил мимо ушей. Подозревали, что Фокс предупредил Талейрана о том, что жизни Бонапарта угрожает опасность. Наверняка было известно, что заговор каких-то отчаянных роялистов, готовивших покушение на Наполеона, раскрыл Талейран. Во Франции Талейран был вторым лицом после Бонапарта. С таким человеком полезно было иметь знакомство. И ни для кого не секрет, что Талейран и Фуше продолжали поддерживать отношения. Именно эта мысль помогла Кэму принять решение. – Присядьте, мистер Фокс. То, что я хочу рассказать, может занять некоторое время. Но сначала я должен извиниться перед вами: видите ли, я подумал, что вы похитили мою жену. – Герцог на мгновение замолчал, потом, казалось, мысленно встряхнулся и продолжил: – Я не знаю, как она смогла это сделать. Ей наверняка кто-то помог. Но оставим пока этот вопрос в стороне. Я нисколько не сомневаюсь, что, вернувшись во Францию, Габриель окажется в большой беде. В этот момент Лэнсинг стукнул себя по лбу и воскликнул: – Кэм, что же я себе думаю?! Я собирался сразу же сказать тебе об этом. Жерве Десаз! Он покинул свои апартаменты, никому не сообщив, где его искать. Никто из его знакомых не знает, что с ним произошло. В наступившей тишине Фокс произнес: – Джентльмены, время идет. Почему бы вам не начать с самого начала? А потом мы вместе решим, как лучше всего действовать. |
||
|