"Евгений Маевский. Вышка в поселке Вывалень (Журнал "Знание - сила", 1991, N 4)" - читать интересную книгу автора

стали путаться, в голову лезла каланча, похожая на пышку, ее называли
Объект Каланча, и Чука с досадой подумала, что снова, в который уж раз
упустит момент погружения в сон.
За завтраком Чука салат съела сразу, а кашу, как всегда, приготовилась
долго ковырять, хотя и знала: все равно не отвертеться. Но ковырять не
пришлось. Мама про кашу и слова не сказала. Она не отрывала глаз от тэ-вэ.
Папу не показывали. Выступал Новохудоносов. Чуке всегда казалось, что
такой фамилии не может быть, и она часто говорила: "Опять Человекобыков
выступает", тем более, что взгляд у него и правда был немного бычий,
профессионально властный, как говорил папа. Он заверял, что меры приняты и
что опасности нет. Потом показали девочку, большую, лет пятнадцати,
журналист брал у нее интервью.
- Утром я пошла в школу, - говорила девочка, - а мама пошла на работу.
Все было как всегда. Я пришла домой, хотела посидеть почитать. Вдруг
звонят. Входит мама, а за ней Библер с первого блока, Моисей Израилевич, я
его знаю, он у нас бывал. И я вижу, что мама какая-то не такая. - Девочка
замолчала.
- Ты не могла бы поподробнее объяснить, что значит "не такая"? -
попросил журналист.
- Она была... как бы это сказать... ну растерянная, что ли. Еще у нее
была другая прическа. И щеки худые, как будто она сильно похудела за то
время, что я ее не видела с утра, и морщины появились, а так ведь не
бывает, правда? Библер говорит, что вот, он маму привез, и чтобы я с ней
разобралась, а он скорей поедет, потому что работа совершенно
дезорганизована и вообще непонятно, что происходит. Я испугалась, говорю:
"Мамочка, что случилось?" А она смотрит на меня так странно и не отвечает,
а сама у меня что-то спрашивает, и я ее не понимаю. Она не по-русски
говорит.
- А раньше такого не бывало?
- Нет, конечно, не бывало. Английский она знает, и я тоже знаю, но это
было не по-английски. Потом она еще все время осматривалась, как будто не
узнавала нашу квартиру. Глядит на меня и что-то повторяет, настойчиво так.
Мне показалось, она хочет сказать "Аня, Аня", но у нее выходит что-то
совсем другое. Такое странное слово, я его не могу произнести, хриплое,
знаете, как будто оно отсюда поднимается, из глубины, - девочка показала
себе на горло. - Тогда мне стало очень страшно, ведь я же вижу: это моя
мама, понимаете?
- Спасибо, Анечка. Все, что ты сейчас рассказала, несомненно, поможет
комиссии. Теперь давай побеседуем с твоей мамой. - Дали общий план. За
столом сидели несколько человек. - Инна Иннокентьевна, вы меня понимаете,
правда ведь? Хотя бы отчасти. Расскажите зрителям, как все началось.
Расскажите на том языке, который для вас естественен. Переводчика нет, но
мы поймем. Постараемся понять. Пожалуйста.
Женщина с опаской поглядела на ведущего, потом на микрофон, зачем-то
несколько раз кивнула и наконец, собравшись с духом, заговорила. Глотая
слюну, сбивчиво и совершенно непонятно. Заметно было, что она недавно
плакала.
Ведущий поспешил поблагодарить женщину и обратился к другому человеку.
Женщина с облегчением откинулась на спинку, стула. Теперь говорил пожилой
человек. Чука толком не расслышала его фамилию, смешная такая, гномская: