"Артур Ллевелин Мэйчен. Бэйсуортский отшельник" - читать интересную книгу автора

ясно знает, в чем его ремесло. Если ему заказывают стол. он не издает
тоскливого вздоха, а если кто-нибудь закажет мне книгу, то я, наверно, сойду
с ума.
- Дружище, по-моему, вы воспринимаете все это слишком всерьез. Нужно,
чтобы чернила ложились на бумагу легко. А превыше всего - когда вы садитесь
писать, надо твердо верить, что вы художник, а то, что вы создаете -
произведение искусства. Пусть нас даже подводят идеи - знаете, что сказал
один из наших самых изысканных писателей? "Идеи не играют роли - все они
здесь, на дне моего портсигара?" Вы курите трубку, но суть от этого не
меняется. И в любом случае, у вас должны быть счастливые моменты, которые с
лихвой вознаграждают вас за все страдания.
- Возможно, вы и правы. Но эти моменты крайне редки, а ведь есть еще и
муки возвышенной мысли, воплощенной в слове так коряво, что этого
постыдилась бы и "Газета для семейного чтения". К примеру, позапрошлой ночью
я был счастлив в течение двух часов; я лежал и наслаждался своими видениями.
По что было утром!
- О чем же вы думали?
- Моя идея казалась мне изумительной: я думал о Бальзаке и
"Человеческой комедии", о Золя и семье Ружон-Макар. И тут мне пришло в
голову, что я мог бы написать историю улицы. Каждому дому должна быть
посвящена книга. Я отчетливо представил себе улицу, увидел каждый ее дом с
его психологией и физиологией так отчетливо, словно сто история была
написана словами; маленькая улочка предстала передо мной в своем подлинном
обличий - места, которое я знаю и которое исходил вдоль и поперек. Что-то
около двадцати домов, процветающих и бедных; кусты сирени в лиловых цветах.
И в то же время это был символ, via dolorosa (скорбный путь, лат.)
оправдавшихся и рухнувших надежд, долгих лет монотонного существования,
скудных радостей и бед: скрытых от глаз трагедии. На двери одного из этих
домов мне пригрезился красный след крови, а за окном - две бледные
качающиеся тени, еле заметные на занавеске. Это были мужчина и женщина,
висящие на веревках в глубине вульгарной гостиной, освещенной газовым
рожком. Вот что мерещилось мне, но как только перо коснулось бумаги, все это
куда-то улетучилось.
- Да, - сказал Дайсон, - я понимаю, о чем вы говорите. Я завидую тем
мукам, которые вы испытываете, пытаясь сделать видение реальным, и
представляю себе день. когда вы увидите на своей книжной полке двадцать
прекрасно изданных книг - завершенную и напечатанную серию. Я бы советовал
использовать для переплета твердый пергамент с золотыми буквами. Это
единственная обложка, достойная хорошей книги. Когда я гляжу в окно
какого-нибудь дорогого магазина и вижу переплеты из тисненого сафьяна с их
тщательной отделкой и изысканным контрастом красного и зеленого, я говорю
себе: "Это не книги, a bibelots.(безделушки, фр.)" Книга, переплетенная
таким образом, подобна готической скульптуре, задрапированной в парчу.
- Увы, - сказал Рассел. - какой смысл обсуждать переплет, когда книга
еще не начата.
Разговор тянулся часов до одиннадцати, а затем Дайсон пожелал своему
приятелю спокойной ночи. Он знал, как выйти из дома, и в одиночестве
спустился по лестнице, когда, к его огромному удивлению, одна из дверей
первого этажа приоткрылась, и появившаяся в просвете рука сделала ему
приглашающий жест.