"Норман Мейлер. Крутые парни не танцуют " - читать интересную книгу автора

Похоже обстояло дело и с моим браком - теперь, когда Пэтти Ларейн
ушла. Ведь я любил ее когда-то, зная ее чудовищные недостатки, - вот так мы
счастливо курим и пожатием плеч прогоняем мысль о раке легких, до которого
еще десятки лет, - и так же, несмотря ни на что, я обожал ее. Кто знает?
Возможно, любовь помогает нам избавляться от зловещих предчувствии. С тех
пор прошли годы. А в последнее время, уже много месяцев, мы пытались
искоренить привычку друг к другу. Глубинное омерзение все росло и росло,
покуда его побеги не заполонили все пиши, где прежде гнездилось добродушие.
Жена стала так же противна мне, как и утренняя сигарета. От которой я таки
в конце концов отказался. Спустя двенадцать лет я наконец почувствовал себя
свободным от сильнейшей в жизни привязанности. Правда, лишь до того вечера,
когда она ушла. В тот вечер я открыл, что потеря жены - удар посильнее.
До ее ухода я не выкурил ни одной сигареты за целый год. Как
следствие, у нас с Пэтти Ларейн бывали бурные скандалы, но со своим
"Кэмелом" я наконец покончил. Жалкая надежда. Через два часа после отъезда
Пэтти я вытащил из оставленной ею полупустой пачки новый гвоздь для крышки
гроба и после двух дней борьбы с собой вновь оказался на крючке. Теперь,
когда она ушла, каждый мой день начинался с жесточайших душевных
конвульсий. Боже мой, я задыхался в хлябях страдания. Ибо с возвратом этой
паршивой привычки ко мне в полном объеме вернулась и прежняя тоска по Пэтти
Ларейн. Вкус каждой сигареты напоминал пепельницу, но обонял я не деготь, а
свою собственную горелую плоть. Вот он, дух хандры и утраты.
Итак, повторяю: я не помню, где провел свой двадцать четвертый день.
Самое отчетливое воспоминание относится к тому, как я в муках заглатываю
дым первой сигареты. Иногда, выкурив четыре-пять штук, я начинал
затягиваться более или менее спокойно, тем самым растравляя рану, которую
(не без ущерба для самоуважения) стал-таки почитать неизлечимой. И по Пэтти
Ларейн я тосковал гораздо больше, чем мне бы хотелось. В эти двадцать
четыре дня я старался никого не видеть, я сидел дома, не всегда умывался,
пил так, словно великую реку крови нашей питают потоки виски, а не воды, я
был - говоря коротко - в полном раздрае.
Летом мои горести скорее привлекли бы внимание окружающих, но нынче
стояла поздняя осень, дни были серы, город почти пуст, и до наступления
сумерек (а они с каждым днем наступали все раньше) вы спокойно могли бы
прокатить шар, каким сбивают кегли, по нашей длинной и узкой главной
улице - типичной новоанглийской аллее, - не попав ни в машину, ни в
пешехода. Наш городок ушел в себя, и холода, в которых не было ничего
особенного, если судить по термометру (ибо климат на массачусетском
побережье не так суров, как в районе каменистых холмов к западу от
Бостона), все же пронизывали насквозь - в промозглом морском воздухе
ощущалась та беспредельная стужа, что таится под монашьим клобуком историй
с привидениями. Или в сердцевине спиритических сеансов. Скажу честно, в
конце сентября мы с Пэтти посетили один такой сеанс, и результаты оказались
обескураживающими: краткий и жуткий, он закончился воплем. Пожалуй, я
лишился Пэтти Ларейн отчасти и потому, что в тот миг к нашему браку
примкнуло нечто неосязаемое, но безусловно отталкивающее.
После ее отъезда погода на неделю замерла. Один холодный день сменялся
другим; угрюмое ноябрьское небо не прояснялось. Все кругом серело па
глазах. Летом в городке было тридцать тысяч человек; на уикэндах эта цифра
удваивалась. На главной, четырехполосной магистрали штата, упирающейся в