"Владимир Маканин. Где сходилось небо с холмами (Повесть)" - читать интересную книгу автора

ловушкой, и одновременно это было чуткое открытое ухо, вбирающее в себя шумы
и звуки заводских неполадок: поселок был аварийный. С тылу трех домов
располагались невысокие горы.
Небольшой городишко, не видный за горами, находится от поселка
километрах в двадцати пяти - тридцати, так что его как бы и не было вовсе,-
город был для маленького Башилова долгое время мифом, чем-то существующим и
несуществующим, вроде географического юга или, скажем, запада. ?Город?.. Где
это?? - спрашивал Башилов-мальчик, и ему отвечали: ?Там?. И указывали в
сторону невысоких гор.
Завод был в значительной степени автоматизирован, но старого образца,
так что пожары случались и, более того, были предусмотрены. Обслуживали
завод два десятка рабочих, техник и инженер, а также один аварийный техник и
один аварийный инженер,- в силу малого числа людей и взаимозаменяемости все
они, в сущности, были аварийщики. Женщины работали тоже; с детьми и
стариками в поселке жило около ста человек.
?Не породили горы, ой, не породили ж горы ниче-во-ооо...? - поселковая
жизнь на отшибе определила, как водится, тягу к старинке, к былым денечкам и
к замшелым уральским песням, от которых сильно пахло болезнями, рудниками и
чутким, если не волчьим, трудом искателя; а часто и прямым разбоем. И пили,
и пели аварийщики за длинными столами, и конечно, детство окрасило и сделало
их в глазах мальчика великанами, громадными людьми, хотя были они, надо
думать, обычны и плохонько одеты, в маслах и в саже, беспрерывно курящие и
плюющие заводской копотью, набившейся в легкие за вахту. Башилов был мал, а
они были огромны. Огромны были и горы и дома. Междомъем звалась внутренняя
часть П, всегда солнечная и жаркая, но клены давали тень, и там-то, в тени,
вкопанные в землю, стояли три общих длинных стола и к ним скамьи.

Два городских учителя, приезжавшие в поселок на месяц-другой, учили
сразу всем предметам: ?Перепиши, мальчик, это...? - а другому и третьему:
?Прочитай, мальчик, это...? - отчеркивая от и до, так что Башилов и сейчас
помнил ногти своих наставников, здоровенный, как лопата, ноготь мужчины и
тоненький, изящный, с какой-то молочной подсветкой изнутри ноготь женщины.
Разнокалиберным поселковским детям втолковывали вопросы второго класса, а
тут же вдруг пятого, третьего и даже седьмого. Но учение не было самым
худшим. К тому же в детях было довольно упорства, а Башилов был сиротой, что
придавало его упорству оттенок особый,- да, отец и мать сгорели в одной из
аварий, когда ему было лет восемь, да, восемь лет, а жил он у дядьки, где
кормили, поили и одевали, да, да, у дядьки его кормили, поили, и одевали, и
еще платили за него в музыкальную школу в их городишке,- все так. Однако же
едва он разорвал тихое кольцо Уральских гор, это тихое, мягкорукое на горле
и по-своему нежное, едва уехал в столицу и стал учиться на стипендию, пусть
крохотную, он от их помощи отказался. Он не хотел. Он уже не брал от них ни
копейки. Дядька к тому времени тоже сгорел, а всем прочим поселковским, кто
интересовался его судьбой, в редких письмах он каждый раз отвечал просто и
твердо, что он при деньгах, так как в музыкальном училище получает
стипендию; он повторял нажимное слово, пока слово не сработало и не убедило,
а письма не иссякли.
Его ровесник Генка Кошелев тоже брался в расчет. Генка Кошелев всегда
был шалопай при родителях, и никто не должен был его с Башиловым сравнивать.
Песенный заряд поселка казался велик, но только двое их и стали музыкантами.