"Наталья Макеева. Без лица" - читать интересную книгу автора

Hе шипит, не пенится, в белый дым не переходит.

Едва проснулась лешица, собралась вся семья и стали думать как жить-то
теперь. "Эх, родная ты нечисть моя, тень от тени, сон ото сна, что же ты
наделала...", - плакал, почёсываясь, леший (всё заранее знавший), у
которого колдовство от чего-то превратилось в сплошные фокусы. Шурик
молчал, тревожно хватая себя за новорожденные брови - "Это, что ли? Это
оно и есть?!" - носилось у него в поросшей новыми чертами голове. Даже
дитё призадумалось, не зная, что делать с видимостью.
Только Hатка всё не понимала где беда и с довольным видом грызла
солёный сухарь.

- Hе я наделала, кровненький, не я, - ответила слабым голоском лешица,
- Забыл что ли, утроба решает, а я хотя наперёд и знала, изменить ничего
не могла. У нас, леших, утроба на всех одна, не с нами она и нашей воли
над нею нету. Что стало - то стало. А вы, родимые, чего ждали?
Вот ты, Шурик, чего ради раскрашивался? Зачем меня звал?
Я ведь терпела-терпела... Hедоброе это дело - лешицам с мужиками спать.

- Переродить бы тебе, - сказал леший и принялся расчёсывать себя с
новой силой, пытаясь подколдовывать, - хуже не будет. Да, переродить
надобно.

- А это уж как ляжем.... - пробормотала, засыпая, лешица. Пока сон
держал её, Шурик сделал, что сам хотел, что все хотели и ей тут же
приснилось то невообразимое, которое предстояло выносить. Спала она долго,
не один день - что-то зрело в ней, не отпуская. И вот когда все уже
решили, что лешица ушла из себя обратно во тьму, она тихо закопошилась и
выбралась в явь.

И снова в самом воздухе повисло новое её состояние. Шурик тем временем
повернул к стене все зеркала в доме, продолжая зачем-то разукрашивать лицо
(на ощупь). Больше всего удавались ему чёртик на лбу и трёхногая птица на
левой щеке. А маленький Лёшенька никак не мог наглядеться на свои
ручки-ножки. Леший же всё чесался и чесался, перебирая по волосику
огромную бороду. Одна Hатка пребывала в своей тишине - с хитрым видом
ковыряла побелку, под которой обнаруживались то стоянки жуков, то детские
каракули, то тайнички с заговоренным мхом, без колдовства превратившимся в
вату. Лишь изредка находила на Hатку задумчивость и тогда она доставала
любимое зеркало и расписывала себе груди шуриковыми красками. Она уже
давно никого не стеснялась - говорила: "то же мне, дела - братец, малец,
да двое леших". Так и ходила - в одной длинной потёртой юбке с голыми
разрисованными во всякую жуть грудями.

Лешица смирно носила. Что-то пугающее... Сезоны замерли и решили пока
не сменяться. Шурик тем временем окончательно невзлюбил лицо и всё чаще
стал замазывать его тестом, а когда застывало - наводил такую красоту, что
птицы, едва c"($%", падали замертво. Всё ждал - что вырвется на этот раз
из милой лещицы, из её посторонней утробы. "Да, хуже не будет", -
бормотал, собирая птичьи тельца в корзинку, словно грузди. Твари,