"Бернард Маламуд. Рассказы [H]" - читать интересную книгу автора

лампами дневного света, напрочь затмевающими тускло-желтое свечение обычных
круглых лампочек, а после них монтажники стали сгружать с фургонов длинные
мраморные прилавки, отливающий эмалью трехстворчатый застекленный
холодильник - для маргарина, для столового масла, для масла высших сортов;
сливочной белизны камеру для свежемороженых продуктов, последнюю новинку.
Любуясь на все это, он оглянулся проверить, не следит ли кто-нибудь за ним,
и когда, удостоверясь, что нет, повернулся обратно, то оказалось, что стекло
витрины замазали белилами и больше ничего не разглядеть. Здесь он
почувствовал надобность встать и закурить сигарету, его тянуло надеть брюки
и тихонько спуститься в шлепанцах вниз, поглядеть, действительно ли витрина
замазана краской. Опасение, что это вправду может быть так, удержало его, он
улегся назад в постель, но сон по-прежнему не шел к нему, и он, вооружаем
тряпочкой, трудился до тех пор, покуда не протер посередине белого стекла
глазок, и расширял его, пока не стало хорошо все видно. Установка
оборудования закончилась; магазин сверкал новизной, просторный, готовый
принять товары, - одно удовольствие зайти. Мне бы такой, прошептал он про
себя, но тут прямо в ухо ему затрещал будильник, пора было подниматься,
затаскивать ящики с молоком. В восемь утра вдоль по улице подкатили три
здоровенных грузовика; шесть молодых ребят в полотняных белых куртках
спрыгнули вниз и за семь часов загрузили магазин до отказа. У Сэма весь этот
день так сильно билось сердце, что он изредка поглаживал его ладонью, словно
бы удерживая птицу, которая рвалась улететь.
В день открытия в середине мая, когда в витрине магазина красовался
венок из роз, сплетенный в виде подковы, Сура вечером подсчитала недельную
выручку и объявила, что она сократилась на десять долларов, - не так уж
страшно, сказал Сэм, и тогда она напомнила, что шестью десять - шестьдесят.
Она не скрываясь плакала, твердя сквозь слезы, что надо что-то делать, и
довела Сэма до того, что он выдраил каждую полку мокрой ветошью, которую она
ему подавала, навощил полы и вымыл, изнутри и снаружи, окно на улицу,
которое она заново убрала белой папиросной бумагой, купленной в мелочной
лавочке. Потом велела позвонить оптовику, и тот по списку перечислил товары,
которые идут на этой неделе со скидкой; когда их доставили, Сэм соорудил в
витрине огромную - три ящика пошло - пирамиду из консервных банок. Только
никто почему-то не кинулся покупать. Выручка за неделю упала на пятьдесят
долларов, и Сэм подумал, если так пойдет, то ничего, жить можно, и сбавил
цену на пиво, вывел жирными черными буквами на оберточной бумаге, что на
пиво цены снижены, и выставил объявление в окне, и продал в этот день на
целых пять ящиков больше, хотя Сура ворчала, что без толку, раз они с этого
ничего не имеют - наоборот, теряют на бумажных пакетах, - а покупатели,
зайдя за пивом, идут за хлебом и консервами в соседний магазин. Сэм все-таки
продолжал надеяться, однако через неделю выручка сократилась уже на
семьдесят два доллара, а еще через две - ровно на сотню. В фирменном
магазине управляющий с двумя продавцами день-деньской с ног сбивались, но у
Сэма ничего похожего на наплыв покупателей больше не наблюдалось. Потом он
выяснил, что там у них имеется абсолютно все, что бывает у него, и еще
многое такое, чего у него не бывает, - и страшный гнев на парикмахера
охватил его.
Летом, когда торговля у него обычно шла получше, торговля шла плохо;
осенью - и того хуже. Такая тишина поселилась в лавке, что когда кто-нибудь
открывал дверь, душа изнывала от блаженства. Долгие часы просиживали они под