"Бернард Маламуд. Рассказы [H]" - читать интересную книгу автора

ковбойской шляпе. Секретарь факультета изящных искусств обмолвилась, что
Рубин не вышел на работу: он оплакивает умершую мать. И Аркина потянуло в
пустую студию скульптора, в дебри каменных и железных фигур - он решил
поискать свою шляпу. Допотопный шлем сварщика обнаружил, но ничего похожего
на ковбойскую шляпу не нашел. Аркин провел много часов в огромной
застекленной студии, внимательно разглядывая творения скульптора: спаянные
железные треугольники, живописно расставленные меж обломков каменных статуй;
железные цветы тянулись вверх, к свету, среди декоративных садовых фигурок,
которые скульптор коллекционировал долгие годы. А занимался он, в основном,
цветами: на длинных стебельках с крошечными венчиками, на коротких
стебельках с махровыми соцветиями. Некоторые цветы были выполнены в мозаике
и напоминали женские украшения: белые камешки и осколки разноцветного стекла
в обрамлении из железных треугольников. От абстрактных форм из плавника
Рубин пришел к конкретным формам - цветам; попадались и незавершенные бюсты
сослуживцев, одна из скульптур смутно походила на самого Рубина в ковбойской
шляпе. Было здесь чудесное карликовое деревце его работы. В дальнем углу
стояли баллоны с газом и паяльная лампа, а также сварочный аппарат;
вокруг - раскрытые тяжеленные ящики с железными треугольниками различной
величины и толщины. Искусствовед рассматривал каждую скульптуру и начинал
понимать, отчего Рубин так страшится новой выставки. В этих железных дебрях
хорошо было лишь карликовое деревце. Может, Рубин боится признаться, что
творец в нем угас, боится саморазоблачения?
Несколько дней спустя Аркин готовился читать лекцию об автопортретах
Рембрандта и, просматривая слайды, понял, что портрет, висевший, как ему
помнилось, в амстердамском Королевском музее, на самом деле висит в
лондонском Кенвуд Хаус. Шляпы художника и вправду были белыми, но ни на
одном портрете не напоминали они шляпу Рубина. Аркин поразился. На
амстердамском портрете Рембрандт был в белом тюрбане, обмотанном вокруг
головы, на лондонском - в берете, какой носят художники, слегка взбитом
вверх и набок. А у Рубина головной убор скорее походил на поварской колпак с
картины Сэма {Голландский живописец пострембрандтовской эпохи (1699-1769).}
"За обедом", чем на любую шляпу Рембрандта с больших полотен или других
автопортретов, которые рассматривал Аркин на слайдах. Художник глядел со
всех картин с горькой откровенностью. А глаза его в этих рукотворных
зеркалах отражались по-разному: правый хранил бесстрастную и пристальную
честность, левый же являл начало всех начал и глядел из неописуемой,
бездонной глубины. Лицо на всех портретах было мудрым и печальным. А если не
задавался Рембрандт целью написать эту печаль, значит - просто жизнь без
печали немыслима.
В темноте кабинета Аркин тщательно изучил картины, спроецированные на
небольшой экран, и понял, что явно ошибся, сравнив шляпу Рубина с
рембрандтовской. Но сам-то Рубин бесспорно знаком с этими автопортретами или
даже специально просмотрел их. Так что же задело его столь глубоко? Ну,
взглянул я на его белую шапку, вспомнил шляпу Рембрандта, сказал ему об этом
- мог, кстати, и ошибиться, - так что ж такого? Я что в него - камень кинул?
Чего он взъелся? Аркину просто необходимо было докопаться до истины. Значит,
так. Допустим, я - Рубин, а он - Аркин. И у меня на голове шляпа. Вот он я -
стареющий скульптор, за всю жизнь одна весьма сомнительная выставка, да и ту
никто не видел. А рядом этот искусствовед Аркин, вечно что-то критикует,
судит-рядит, всюду сует свой длинный нос, и сам-то неуклюжий, настроен