"Бернард Маламуд. Рассказы [H]" - читать интересную книгу автора

при виде шляпы.
Аркин расстроился; впрочем, непроизвольная гримаса скульптора
подтвердила, что он оскорблен именно аркинским замечанием о его шляпе.
Бородатый студент ушел, Аркин положил шляпу на письменный стол - так ему, по
крайней мере, запомнилось, - но когда он пришел из туалета, шляпы на столе
не было. Искусствовед обыскал весь кабинет, даже вернулся в класс, где
проводил семинар, - проверить, не очутилась ли шляпа там ненароком: может,
кто стащил шутки ради? Но там ее тоже не было. Аркин бросился было вниз, к
Рубину в студию - поглядеть в глаза скульптору, но ему стало невыносимо
страшно. А вдруг не брал Рубин шляпы? Теперь уже оба избегали друг друга. И
одно время встречались редко, но вдруг - Аркин усмотрел в этом иронию судьбы
- стали встречаться повсюду, даже на улицах, особенно у выставочных залов на
улице Мэдисон, порой - на Пятьдесят седьмой, или в Сохо, или на порогах
кинотеатров. И поспешно расходились по разным сторонам улицы, чтобы не
столкнуться нос к носу. В художественной школе они отказывались состоять в
одних и тех же комиссиях. Если один, войдя в туалет, видел другого, он
выходил и пережидал поодаль, пока первый уйдет. В обед каждый спешил
пораньше прийти в кафе, но, застав другого в очереди или уже за столиком - в
одиночестве или с сослуживцами, - вошедший позже неизменно уходил обедать в
другое место.
Как-то, столкнувшись у входа в кафе, оба поспешно вышли. Но чаще Аркин
проигрывал Рубину, ведь кафе было в подвале, возле рубинской студии. И Аркин
стал питаться бутербродами, не выходя из кабинета. Добро бы только Рубин
избегал его, но они оба сторонились теперь друг друга, и Аркин чувствовал,
как это тягостно для обоих. Оба были бесконечно, безмерно поглощены друг
другом - до одури. Стоило им внезапно столкнуться - на лестнице, зайти за
угол или открыв дверь, - они тут же проверяли, чем увенчаны их головы; затем
поспешно расходились в разные стороны. Аркин, если не был простужен, шапку
обычно не носил; Рубин пристрастился к фуражке инженера-путейца.
Искусствовед возненавидел Рубина в ответ на его ненависть, в глазах Рубина
он читал нескрываемое отвращение.
- Твоя работа, - бормотал Аркин. - Ты меня довел. Сам виноват.
Потом наступила взаимная холодность. Они заледенели, оставив друг друга
не то вне своей жизни, не то глубоко внутри.
Однажды утром, опаздывая на занятия, оба летели сломя голову и
столкнулись прямо под сводом школьного портала. И принялись друг на друга
кричать. Лицо Рубина пылало, он кричал Аркину "убийца", а искусствовед
кричал "шляпокрад". Наконец Рубин улыбнулся презрительно, Аркин - сожалеюще,
и они разошлись.
Аркину стало дурно, и он отменил занятия. К горлу подкатывала тошнота,
затылок ломило, пришлось пойти домой и лечь в постель. Всю неделю он спал
отвратительно, вздрагивал во сне, почти ничего не ел. "До чего довел меня
этот ублюдок! До чего я сам себя довел? Меня втравили в это против моей
воли", - думал Аркин. Все же судить о картинах ему куда легче, чем о людях.
Это подметила в Аркине одна женщина много лет назад, и он негодующе отверг
подобное обвинение; теперь - согласился. Он не находил ответов на свои
вопросы и отчаянно боролся с угрызениями совести. Его снова пронзило, что
необходимо извиниться, хотя бы потому, что Рубин этого сделать не может, а
он, Аркин, может. Но вдруг ему снова станет дурно?
В день своего тридцатишестилетия Аркин вспомнил об исчезнувшей