"Сокрытые-в-тенях" - читать интересную книгу автора (Гомонов Сергей:)

5 часть. Мы стояли друг к другу спиной

— Хочешь анекдот? — вяло спросила Дина, не утруждая себя тем, чтобы поднять голову с деревянной спинки трамвайного сидения.

С перестуком, скрипом и лязгом самый первый утренний трамвай вез их к цели.

Аня кивнула, зевая до слез. Злая, недоспавшая кондукторша в вязаных перчатках с обрезанными пальцами подозрительно косилась на нее и что-то бурчала под нос.

— Приходит Брэд Питт к Энтони Хопкинсу…

Кассандрушка залилась хохотом, отчаянно шлепая себя по губам:

— О, господи! Смешно!

— Но это еще не все! — с возмущением вскричала Диана.

— Да?! Ух ты!..

— Приходит и говорит: «У меня для вас плохая и хорошая новость. С какой начать?» Энтони Хопкинс отвечает: «Давай с плохой». — «Хирург, который оперировал вас, забыл в вашей грудной клетке тампон». — «Ох, как неприятно! А какая хорошая?» — «Я договорился, и для вас уже забронировано комфортабельное место в раю».

Выждав несколько секунд в безмолвии, Аня на всякий случай уточнила:

— Теперь всё?

— Теперь да.

— Ха-ха-ха-ха-ха! Очень мило!

— Ты издеваешься, да?

— Сама придумала?

— Недавно в дурке показывали кино, вот и…

— Не придумывай больше анекдотов, Дин. Хорошо?

Кондукторша уставилась на них взглядом лягушки, на которую внезапно упал арбуз. Опомнившись, она стала часто-часто моргать, уже готовая вытолкать взашей странных пассажирок.

— И что это она так пялится? — прошептала Диана, невольно пытаясь скрыться от всевидящего ока за передним сидением. — Ты ей ничего не задолжала?

— Я?

— Ну она же на тебя таращится, значит ты. Долго нам еще?

— До конечной.

— А когда конечная?

Аня вздохнула:

— Сейчас спрошу у кондуктора, — она встала и направилась к тетке в обрезанных перчатках. — Не подскажете, скоро будет конечная?

Та с ненавистью посмотрела на нее и процедила:

— Через одну. А будешь безобразить — прямо сейчас конечную тебе устрою. Развели психов, нормальным людям по улицам пройти страшно…

— Спасибо.

— Ты мне еще поогрызайся!

— Да я же…

— ?!!

— Всё, всё, я ухожу, простите меня! — Аня примирительно покачала кистями рук и ретировалась. — Дина, через одну.

— Да я слышала. Ань, а ведь у тебя, кажется, на лбу не написано, что ты из психбольницы сбежала. Чего это она на тебя ополчилась?

— Тс-с-с! Не надо ее злить, у нее психика не уравновешена, недосып, пусть ее успокоится.

— Спалить бы их тут всех прямо сейчас…

— Дина, только без криминала, ладно? Нам ведь дело нужно сделать, а ты в тюрьму загремишь! Думай!

Аня схватила Дину за подбородок и отвернула ее лицо в окно, а заодно и сама прикинулась, будто очень заинтересована происходящим на улице.

— Ты что, ненормальная? — освобождаясь, зашипела Дина. — Совсем, что ли, рехнулась?

— Да. Историю болезни показать? — Аня потянулась к своему рюкзаку.

— Что ты делаешь?!

— Если бы мы с тобой сейчас не отвернулись, а продолжили пялиться на эту жабу, ровно через минуту она вышвырнула бы нас за двери, и мы полторы остановки тащились бы по лужам и под дождем — пешком! Поняла?

— А… — покривилась Диана. — Я и забыла, что ты у нас Кассандра во плоти. А теперь не вышвырнет?

— Теперь нет, но приметы наши милиции сообщит, будь уверена.

— Отлично. В таком случае предлагаю все же не мелочиться и поджечь этот дрянной трамвай. Вместе с Жабой Кондукторовной.

— О, боже мой! И за что ты мне на голову свалилась, Дин? Кому я что плохого сделала?

Мучения Ани закончились, когда трамвай достиг нужной остановки и выплюнул их на перекошенные плиты платформы, а потом, весело прозвенев, ушел на кольцо. Было уже почти совсем светло.

— Давай-ка обогнем дворами, — предложила Аня. — Когда кондукторша нашлет их на нас, мы все-таки выиграем немного времени.

Дина не спорила. От усталости она как будто стерлась на фоне этой реальности, стала прозрачной и почти невидимой. Ей хотелось двух вещей: закутаться во что-нибудь очень теплое — в крайнем случае, обняться с горячим радиатором отопления — и принять что-нибудь теплое внутрь. А там уж как получится. Только бы не простудиться и не слечь!

Беглянки поднялись на указанный сторожихой этаж простой «хрущевки» и позвонили в дверь под нужным номером.

— Время-то раннее… — спохватилась Дина.

— А себя ты в зеркало видела? Сейчас посмотришь. Тебе срочно надо отогреться!

Однако Анин боевой настрой изрядно поистратился, когда им открыл дверь тощий сутуловатый парень с бледно-серым лицом и мутными глазами. Ничего не спрашивая, он посторонился и пропустил их в прихожую. От стеснения Аня сразу стала неловкой, едва не опрокинула прислоненную к двери ванной гладильную доску, охнула, поймала, поставила в прежнее положение и сумбурно извинилась.

— Ладно, забей! — великодушно отмахнулся Игнат, растирая слипающиеся глаза. — А чего бабе Наде надо-то?

— Не бабе Наде, — ответила Аня, — а нам… По электронной карте города нужно посмотреть одну улицу…

— Улицу, говоришь… Ну, пошли поглядим…

Похоже было, что этот парень давно разучился удивляться чему бы то ни было.

Его рабочее место походило на постапокалиптический натюрморт, созданный больным воображением декоратора-фантаста. Горы совершенно неопознаваемого разномастного мусора высились вокруг монитора и клавиатуры, шелуха от семечек так и норовила проскочить между клавишами, под ногами же путались системные блоки с корпусами и без, перемотки проводов и россыпи гаек и болтов. А еще в комнате страшно воняло, но тоже непонятно чем.

— Ну, и чего будем искать?

Компьютер, который не выключали никогда, моргнул светодиодами и разбудил потухший от бездеятельности монитор.

— Остоженку. Улица Остоженка. И если можно, посмотрите, на чем туда можно доехать…

— Я тебе и так скажу, на чем. Садишься на поезд или в междугородний автобус и мотаешь в Москву.

Аня ужаснулась.

— Ладно, не бзди! Давай ради эксперимента глянем твою Остоженку на карте города. Вдруг изменилось что-то…

Такой улицы не оказалось.

— Что же делать? — прошептала черноглазка. — Нам очень нужно туда попасть, просто во что бы то ни стало!

— А мне что? Телепортировать тебя туда, что ли? Смешная, блин! Ладно, давай вот так, — Гоня-хакер закрыл программу и кликнул на значок «Эксплорера», а там сразу же вызвал поисковик. — Посмотрим, где еще может быть такая улица…

На запрос «Остоженка» поисковая программа выдала несколько тысяч ссылок, спрятанных на десятках страниц.

— Ну вот… Москва, Москва, и снова Москва, и опять Москва, и обратно Москва… Нету больше нигде этой твоей Остоженки, сечешь? Смотреть тебе московскую карту? У меня, кстати, тут навороченная прога в Три-Дэ-Максе есть…

— Это как? — нерешительно спросила Аня, чем заставила Гоню презрительно поморщиться и пробормотать что-то ругательное в адрес неизвестного ламера, о котором беглянки не имели ни малейшего представления.

На мониторе показались дома, объемные, как в хорошей компьютерной игре. Над одним, вращаясь и покачиваясь подобно буйку на воде, зависла зеленая, тоже объемная, стрелка вниз. Даже не стрелка, а в сравнении с домами — стрелища.

Игнат ввел название улицы и подсказанный Аней номер дома. Словно неведомый вихрь подхватил камеру вместе с зеленой стрелкой и перенес их в нужное место со стремительностью сверхзвукового истребителя. Стрелка стала ярко-алой и принялась упорно тыкаться наконечником в большой и красивый дом.

— Ну вот тебе то, что надо, а респектов не надо, ты не в моем вкусе.

Аня тряхнула головой:

— Я ничего не поняла. Это Москва?

— Ну да, самый центр Москвы. Кремль видишь где? О! Вот храм Христа Спасителя. Вон там церетелевский Петр I над рекой. А по эту сторону — набережная Пречистенка и параллельно ей твоя Остоженка. Сечешь?

— Секу.

— Напротив дома, который тебе нужен, бюро египетского военного атташе. Вот тебе и ориентир. Н-дя, представляю, сколько могут стоить хаты в таком райончике…

Многозначительно вскинув бровь, Дина посмотрела на спутницу. Ее подозрения были небеспочвенны, и шансы на то, что ее подставили в борьбе за немыслимое состояние, росли.

— Что же делать? — прошептала Аня. — Как туда добраться?

Гоня развел длинными тощими руками и закурил. Минуты три он будто дремал, и беглянки терпеливо ждали, когда он докурит. Когда парень раскрыл глаза, он вскрикнул от неожиданности:

— А! Ты что, все еще здесь?! Ну ты даешь, так и Кондратий обнять может… — Игнат затушил окурок в горе других, переполнивших банку из-под шпрот. — Я думал, ты уже свалила на фиг… Чего тебе еще надо?

— Понимаешь… — Аня замялась. — Нам бы что-то теплое из одежды… Надежда Ивановна сказала, что твоя мама откладывает старую одежду, чтобы ездить на огород…

— А мне-то что, шмотки — это ваши, бабские, дела… Вон в том шкафу поройся. Слушай, не обижайся, но ты часом не «того»?

— «Того»? Это как?

Гоня повертел пальцем у виска. Аня тяжело вздохнула:

— Ну почему все считают, что я ненормальная?

— Да так… ты только не психуй, ладно? Просто спросил… показалось, ферштейн? Ищи, короче, что там тебе надо и вали на все четыре стороны, а то тут ко мне один бес с минуту на минуту притащится…

— Кто притащится?!

— Да не твое дело, блин! Вот тебе шмотье, выбирай и проваливай, ясно?

Аня ткнулась плечом в раскрытую дверцу шифоньера, закусила от боли губу и с трудом подавила выступившие слезы. Гоня кашлянул, еще раз убедившись в ее ненормальности, и ушел к себе.

— Эй, ты что? — шепотом спросила Дина. — Не вздумай при нем зареветь!

— Давай выбирать одежду.

— Слушай, а ты попроси его посмотреть в Интернете про Турандот!

— Зачем тебе это?

— Да так, хочу кое-что проверить. Попроси!

— Сама и попроси, тебе же надо!

— Ты с ним законтачила, а меня он вообще игнорирует, ты же видела?

Аня отмахнулась и стала вынимать с полок всевозможные куртки, кофты, джемперы и свитеры. Дина подметила, что каждый из них велик ей размера на три, а уж субтильной спутнице — на все пять.

— Да ладно! — сказала она, оставляя на сгибе руки пару более или менее приличных вещей. — Дареным вампирам в зубы не смотрят… Пошли померим!

Пока Дина натягивала на себя спортивный костюм, Аня вдруг негромко позвала:

— Игнат!

— Ты что, упала? Я же переодеваюсь, а ты мужика зовешь! Совсем соображения нет?

— Ты хотела про Турандот узнать или нет? Игнат, а ты не мог бы посмотреть еще, кто такая Турандот, что там в Интернете о ней написано?

Из соседней комнаты донеслось грубое ворчание, отдельными более или менее разборчивыми словами которого были «справочное», «бюро» и «оборзели».

Аня вжала голову в плечи и послушно взяла из рук спутницы длинный застиранный и растянутый свитер. Он повис на ее тощих плечах, точно парус на мачте во время полного штиля.

— Ужас! — прошептала Кассандрушка, таращась на себя в зеркало. — Какой ужас!

Дина бодро хлопнула ее по спине:

— Ничего, крепыш Бухенвальда, посмотри на меня и успокойся! Это еще не самое страшное, что может с нами произойти!

— Это опера, — послышался хриплый голос Гони из его комнаты.

— Какая опера? — не поняла Аня.

— «Турандот», блин! А тебе еще какая-то нужна? Опера Джи — точка — Пуччини. Написано, что он не успел ее закончить и помер… Угу, понятно, значит, нудятина еще та! Короче, там про телку, в которую вселился дух древней китаянки. Китаянка ненавидела всех мужиков, и Турандотиха на радостях стала их казнить. Загадывала загадки, а когда их не отгадывали, отправляла на плаху.

Вольный пересказ оперы был прерван длинным телефонным звонком. Гоня чертыхнулся и пошел к трубке. Аня тут же ткнула кулаком под дых Дине:

— Убираемся отсюда, и скорей!

Им удалось проскочить мимо разговаривающего Игната:

— Ага, ба. Эт я, да. Ну да! Не узнала? Почему не узнала? Хе! Ну, ты странная какая-то… Чего, кто? А, ну да, тут…

Девушки вылетели за дверь в ту секунду, когда внук сторожихи обернулся и, увидев их, крикнул вслед:

— Эй! А чаю попить, как там тебя? А я как раз чайник хотел закипятить…

— Бегом! — зашипела Аня, хотя Дина и так перепрыгивала через три-четыре ступеньки кряду.

— Не, ба, не получилось. Пусть они там сами, я не нанимался…

Они еще долго неслись через дворы, не разбирая дороги. Дина выдохлась первой.

— Всё, не могу больше! Тайм-аут!

Она согнулась пополам и перевела дыхание. Спешащие на службу прохожие мчались мимо и не обращали на них никакого внимания, и только маленькая девочка, которую, как на аркане, мать за руку тащила в детский сад, показала пальцем на Аню:

— Мам! Тетя-чучело! Мотри!

— Перестань.

— Ну мотри!

— Так нельзя говорить! Это некрасиво, так невоспитанные дети говорят!

— А как сказать, если тетя — чучело?

— Во-первых, не чучело, а пугало. Про чучело я тебе потом расскажу. А во-вторых, прекрати глазеть на нее. Человек болен!

— А человек мене улыбнулся!

— Ты тоже улыбнись и пройди мимо, как делают воспитанные девочки. Господи, ну что за ребенок такой?

Аня проводила взглядом хорошенькую улыбавшуюся ей девочку и снова посмотрела на Дину.

— Нас хватились в клинике.

— Я уже поняла, — ответила та. — Бросились к бабке, и та догадалась, кого выпустила поутру…

— Точно.

— Ладно, бог с ними. Ты мне лучше скажи, как мы с тобой без копейки доберемся до Москвы? А документы? Нас в таком виде примут за цыганок или бомжих и обязательно привяжутся с проверкой документов.

Аня сжала в кулачках растянутые манжеты длинных рукавов и, задумавшись, присела на полусырое сидение детской дворовой карусельки. Дина смотрела на нее с жалостью: девчонка-воробей, попавшая в передрягу, забитая и растерянная.

— Я домой хочу! — прошептала Аня закоченевшими на ветру губами.

Дина невольно уселась рядом и обняла ее, чтобы хоть немного согреть. Она уже почти жалела, что согласилась взять Кассандрушку в спутницы. Но теперь сокрушаться было уже поздно.

— А где у тебя дом, Анюта?

— Я не Анюта.

— Извини. Аня.

— Да и не Аня я. Это меня здесь так зовут — Аня… Меня звать Айшет. Я по-русски хорошо говорю, потому что давно здесь живу. У меня дома сейчас тепло еще, хорошо! — она прикрыла глаза, мечтательно улыбаясь своим воспоминаниям.

— А почему ты уехала оттуда? Учиться?

Лицо Ани потеряло улыбку, стало каменным, а затем и вовсе ожесточилось.

— Учиться… — зло выплюнула она, сверкнув черными глазищами. — Прогнали меня, Дина. Совсем прогнали. Если вернусь — убьют.

— Кто прогнал и кто убьет?!

— Родители прогнали, а односельчане убьют. И родители по закону и слова не смогут сказать против…

— Что это, скажи на милость, за законы такие? Это что, средневековье?!

— Я школу заканчивала, восемь лет назад это было. Думала, в город поеду поступать на иностранные языки… На выпускной пошла, отец сказал — до девяти, не позже, — Аня вздохнула, хмуря темные брови; ей тяжко было вновь проигрывать события рассказа, но ни забыть, ни исправить их она не могла. — Я в без десяти девять взяла и побежала домой, отец у меня строгий. А тут ливень и молнии, страх один. Стою под козырьком у булочной и думаю — как так пробежать, чтобы молнией не убило? Или как переждать, чтобы отец не рассердился?

Дина покачала головой и покрепче прижала ее к себе.

— И вот к ступенькам подъезжает сын соседей на новой машине. Красивая машина была, прямо вся сверкала под дождем! «Садись, — говорит, — подвезу, а то простынешь!» Я отказываюсь: нехорошо, если кто увидит, что я с мужчиной в машине катаюсь, слухи плохие по селу пойдут, коситься на меня все будут…

Слушала Дина, и с каждым словом Ани ей казалось, что та вот-вот заговорит на родном языке. Речь Кассандрушки становилась все неразборчивее, откуда ни возьмись проступил сильный кавказский акцент. Но теперь все становилось на свои места — и экзотическая внешность, и нерешительность, и дикарство. Прожив столько лет в новых условиях, она так и не смогла избавиться от пут старых условностей.

— Уговорил он меня. В такую, мол, погоду все наши сплетницы по домам сидят, телевизор смотрят. Я села, а предчувствие плохое, ой плохое… Едем мы, и тут он возьми и сверни в другую сторону. «Ты, — говорит, — давно мне нравишься, я даже влюбился, хочу тебя в жены взять. Просто так твои родители мне тебя не отдадут из-за бедности, вот я тебя украду». Я стала плакать, уговаривать. Не хотела я замуж, и он сам мне не нравился совсем. Мне в город хотелось, учиться хотелось, жизнь посмотреть хотелось, а что хорошего у нас в селе замужние видят? В тридцать лет уже старухи. Просила его — останови, пожалуйста, открой дверь, я отсюда пешком дойду, только отпусти во имя аллаха. А он меня в аул к своим дальним родственникам отвез и к моим родителям сватать меня поехал… Тронуть не посмел. Ну а я оттуда сбежала, всю ночь шла и на другой день к обеду домой вернулась. Сказала — не пойду замуж. Отец сказал — опозорила семью. Плохими словами назвал, бил по лицу. Раньше никогда ни меня, ни братьев с сестрами не бил, а тут рассердился, нос мне разбил, врачи потом говорили — хрящ свернул, теперь видишь, нос немного набок…

— Вижу… — мрачно буркнула Дина, взглянув ей в лицо.

— Сильно бил… Но я все равно не согласилась. Тогда меня и выгнали в чем есть. Сказали на порог не возвращаться и прокляли. Только Лейла, старшая сестра, поверила, что я осталась чистая, но что она могла сделать перед родителями? Ее саму насильно замуж выдавали, она и слова поперек сказать не решалась. Зато для меня собрала немного моих вещей, свои деньги дала и на вокзал проводила. Так я сюда и приехала, но с тех пор так людей боюсь, что стала уметь заранее предусматривать их поступки и менять события. Училась тоже тут…

— На инязе?

— Нет, не получилось поступить. На биологию поступила. После учебы два года пробирки в одной биохимической лаборатории полоскала, а потом у меня совсем с головой плохо стало. Я уже всего теперь боюсь, хоть и знаю немного будущее. Было дело, хотела даже счеты с жизнью свести, такие у меня помрачения были…

Дина уронила взгляд на ее запястья, но сейчас они были плотно закрыты рукавами безобразного свитера.

— А теперь, — улыбнулась Аня, — теперь в Москве меня примут за шахидку. Скинхедам потеха будет над нерусью поглумиться…

— Мы что-нибудь придумаем, Айшет! Я тебя в обиду не дам…

— А что ты сама можешь, Дина? Нас прожевали и выплюнули, мы с тобой никто теперь. И не зови меня так, Аней зови. Айшет умерла. Не хочу больше помнить то, что помнила Айшет.

— Тебя просто-напросто нужно одеть по-европейски, и никому не придет в голову…

— Дина, для этого нужны деньги. А меня уже давно из съемной квартиры выставили, еще когда я в первый раз в дурке оказалась, после первой попытки самоубийства. Поэтому денег у меня нет. И ты здесь никогда не жила. Не на что нам с тобой надеяться.

— Тогда, Ань… может, я поеду одна, чтобы не мучить тебя?

— А я? Снова в сумасшедший дом?

— Там хотя бы тепло и кормят. Зима на носу. А я найду свою квартиру, вспомню, кто я и что, найду хорошего адвоката, приеду и заберу тебя оттуда.

— Я не могу больше в психушке… — прошептала Аня, стискивая кулачки и изо всех сил зажмуриваясь. — Я не могу больше пить эти таблетки, понимаешь? У меня все вены исколоты, как у наркоманки. Я не отличаю действительность от сна… Ты когда-нибудь видела горы, Дина?

— Не помню я…

— Горы, Дина, горы! И во-о-о-от такое небо, от вершин на западе до вершин на востоке, от гряды на севере до хребтов на юге! Высокое-высокое! Рябь облачков на нем, легкая рябь — и большой орел кружит там, где он уже совсем маленький, еле видимый глазу…

— Я понимаю, Ань, понимаю. Но не время для ностальгии. Нам с тобой сматываться надо отсюда, возьми себя в руки для рывка!

— Да, хорошо, прости.

Шумно выдохнув, Аня с отчаянной решимостью отерла слезы и резко поднялась на ноги.

— Вперед! Туда? Туда? Куда идем?

— У нас с тобой, пророчица ты моя, один выход теперь: автостоп.

Откуда-то сверху сочился нереальный голубоватый свет, и все здание вокзала походило на павильон для съемок фильма о привидениях или готических временах.

Аня бродила между пустующими креслами, точно зная, что должна кого-то отыскать. Но кого — не помнила, да никого и не было вокруг, чтобы предположить.

Внезапный прилив тревоги предвосхитил, как обычно, события случившегося через минуту. Но на сей раз тревога растворилась в нахлынувшей волне возбуждения и азарта.

«Игра! — прошелестел кто-то. — Ах, какая игра!»

И чья-то рука вскользь приобняла ее, но тут же отпустила, оставаясь невидимой.

— Кто здесь?

Она снова одна, но теперь кровь клокочет, сердце стучит, а тело требует действий.

Ужасный грохот — и рушатся стены вокзала, а поверх обломков, скорчившись на четвереньках, в хищной позе восседает существо с горящими глазами на бугристой морде рептилии, и хвост его столь длинен, что не видно, где он заканчивается, извиваясь меж кирпичей.

— Убирайся отсюда, чужачка! — прошипело существо; голос его был липким и тоскливым, словно краткая дремота в выстуженной зимней электричке рано утром. — Как ты попала на нашу территорию? Здесь можем быть только мы, и ты не можешь видеть нас!

— Кто она такая? — из-под завала выбрался еще один монстр с бесконечным хвостом. — Как она уродлива! Она подобна низшим! Но если бы она была низшей, то ни за что не проникла бы к нам и не смогла нас увидеть!

— Неважно, кто она. Пусть убирается обратно!

— Пус-с-с-сть! Пус-с-с-с-сть! — засвистели со всех сторон, и в едином ритме на руины полезли подземные чудовища.

Только тут Аня смогла различить в тумане фигуры людей, которые, собравшись отдельными группами, держали концы хвоста того или иного создания — держали бережно, словно это был шлейф венценосной особы. И не было ни одного монстра, хвосту которого не оказали почестей.

— Тихо! — воззвал самый крупный из них, окруженный самой большой свитой, и его сородичи благоговейно примолкли. — Эй, Не-Такая, откуда ты взялась здесь и что с тобой случилось, если ты выглядишь, как низшие?

Аня ощутила, что теперь она не только может, но и хочет говорить. Она распрямила плечи, и голос ее зазвучал подобно трубе ангела смерти:

— Не смей говорить со мной в подобном тоне, презренный мутант! Это тебе и всем твоим прихвостням гоже держать предо мною ответ!

Чудовище растерялось. Все остальные замерли. Расширив гигантские ноздри, мутант втянул воздух, принюхался и стал пятиться. То же самое повторили прочие, зачарованно переводя взгляды с него на Аню и обратно.

— Стоять! — приказала та. — Я не отпускала ни тебя, ни эту свору! Наш разговор не закончен!

— О, простите, мы уже осознали свою ошибку! Дорогу первородной! Дорогу истинной! — засипел гигант и, забыв о людях, принялся подобострастно вращать хвостом; некоторые из его миньонов летали, цепляясь за самый кончик, другие падали, сбитые с ног, но большинство просто дралось между собой с удвоенной яростью.

— Прикажи им немедля угомониться, мутант, или я огорчусь!

Существо гневно рявкнуло, и пространство застыло, словно мошка в смоле, готовой стать янтарем.

— А теперь говори, кто вы такие и что вам здесь…

— Аня! Черт! Аня, проснись! Слышишь меня?

Монстры, как будто только того и ждали, сразу же разбежались во все стороны, и свет померк.

— Аня!

Дина изо всех сил трясла попутчицу, перегнувшись через спинку кресла.

— А? — спросила та, садясь и в полном непонимании сонно потирая глаза кулаками.

— Не могу больше в кресле моститься, Ань. Давай на время поменяемся? А ты пока иди поразвлекай нашего водилу. Ты, кстати, кого мутантом обзывала во сне? — Дина подмигнула. — Уж не того ли джигита, женишка своего, козла неописуемого?

Аня молча перелезла на место Дины, а та улеглась вместо нее под старую дубленку.

— Что, не спится? — краем глаза замечая передвижения Ани, спросил дальнобойщик.

Та зевнула и сладко потянулась:

— Очень даже спится! Но ведь и тебя, дяденька, развлекать нужно, чтобы ты не заснул и чего доброго не тюкнулся, вон, в кювет…

— Да типун те… тетенька. Ладно, права, развлекай! Дорога муторная, заснуть немудрено. Развлекай давай.

— А почему ты ездишь без сменщика?

— Раз на раз не приходится. А что ты там бормотала во сне? Кажись, о мутантах каких-то…

Аня засмеялась:

— Ну мало ли что приснится, дяденька!

Он нахмурил лоб и некоторое время размышлял.

— Тебе точно восемнадцати еще нет? Может, все-таки есть? — затаенной надеждой отдавали его слова и просительный взгляд.

— Нет, дяденька, пятнадцать мне… в августе было.

— А из дома бежишь который раз?

— Я не из дома, я из детдома. Впервые. Мне про мою мамку рассказали, что она в Москве живет. Я адрес узнала, теперь повидаться хочу, а кто меня отпустит?

— Ладно, хрен с тобой, сбежала и сбежала. Может, доброе дело сделаю, все в зачет пойдет на потом… Мамке от меня привет передавай.

Водитель сжал губы и сипло засвистел, невообразимо фальшивя. Было в этом свисте что-то знакомое, из недавнего сна. Аня встряхнула головой.

— Меня Аней звать.

— Ха! А я думал Гюльчатай! Меня — Лёхой.

— У нас в детдоме аж пять Лёх!

— Бывает.

Она подумала, почесывая лоб. Что же рассказать, чтобы он остался доволен? Ведь нужно же как-то отблагодарить его за то, что взял их с Диной в попутчицы.

«Игра!» — прошелестело за спиной, холодным дуновением коснувшись затылка и шеи.

— В Англии есть одно местечко, — заговорила Аня, — между двумя небольшими городами. Там раз в году в ненастную осеннюю ночь на обочине появляется молодая девушка в дождевике…

Водитель хмыкнул, покосился на нее и, качнув головой, со смехом закурил вонючую папиросу. Аня чихнула, а потом и вовсе закашлялась. Он молча опустил стекло со своей стороны и плюнул в темноту. Дым мгновенно выветрился; кабину наполнила дождливая свежесть раннего утра.

— А ты, дяденька, зря смеешься! В Норфолке все рассказывают про эту девушку.

— А ты прям в Норфолке была!

— Нет, я в Интернете была, — и непонятно отчего Аня указала куда-то вверх. — Между прочим, там пишут, что ее многие англичане видели! Она голосует, и если машина останавливается, просит подвезти до города. Она садится и к одинокому водителю, и к целой компании, но всегда молчит, даже если ее о чем-то спрашивают.

— И что, в Англии находятся лохи, которые посреди ночи вот так, запросто, подсаживают к себе непонятную барышню со странными наклонностями?

— Ну ты же подсадил, — делая страшные глаза и шевеля растопыренными пальцами, глухим голосом сказала Аня.

— Дык у меня монтировка есть, а у лохов этих чего? Ладно, ври дальше, смешно.

— При въезде в город девушка называет точный адрес, и когда машина останавливается возле указанного дома, исчезает, а на том месте, где она только что сидела в мокром плаще, на обивке кресла остается пятно. Если водитель осмеливается зайти в этот дом, ему открывает престарелая пара и рассказывает историю, от которой кровь стынет в жилах. Много лет назад они потеряли в автокатастрофе свою дочь, которая таким же дождливым вечером ехала к ним из соседнего города, где училась, погостить на выходные. Девушка погибла на месте, а водитель скрылся с места преступления. С тех пор она никак не может успокоиться и каждый год ненастной ночью кружит по окрестностям, чтобы завершить некогда начатый путь и получить свободу, о которой мечтает, заблудившись между мирами.

— И что, этот лох верит сказкам?

— Бывает, некоторые просят, чтобы им показали фото этой девушки, и на снимке узнают свою недавнюю попутчицу.

— Заблудилась между мирами! Ха! А сколько там этих миров, че твой Интернет на это скажет?

— Миров много, очень много. Но для нас их пока три.

— Ну конечно: Земля, рай и ад! Слышали…

— Нет. По крайней мере, не в том смысле, как ты об этом думаешь.

— А как я об этом думаю?

— Так же, как и многие. Земля для живых, рай для праведников, ад для грешников. А ты никогда не думал, что ад может быть как раз Землей, и о ней именно так и думают в тех двух мирах?

Лёха фыркнул:

— Это вас в детдоме такой галиматье обучают? Ё-мое, я б свихнулся мозг об это ломать! А все-таки жалко, что тебе восемнадцати нет…

— А что, если бы было? Почему ты все время об этом говоришь?

— Ну как — почему… Покуролесили бы на следующем пятаке…

Аня нахмурилась, отвернулась и стала смотреть в свое окно.

Половину вчерашнего дня они с Диной провели у дороги в попытка поймать машину, водитель которой ехал бы в сторону Москвы и согласился бы подвезти их бесплатно. Некоторых отпугивала очевидная ненормальность Ани. А один раз на дороге, в народе известной как Кривая, их едва не избили вышедшие на промысел плечевые.[2] После громких криков и размахивания руками одна все же догадалась, что незнакомки нарушили территорию ненароком, и великодушно предложила им как можно скорее унести ноги.

Туда, куда беглянки унесли ноги, дальнобойщики заворачивали редко. Уже смеркалось, когда над продрогшими Аней и Диной прозвучал голос:

— Чего скучаем?

Из окна грязного КамАЗа с полуприцепом на них смотрел широколицый веснушчатый парень.

— Нам в Москву нужно, — воспрянув духом, пропищала Аня. — Но денег нет, дяденька!

— Ладно, поднимайся в мой «Титаник», че ж я — дам девчонке в поле замерзнуть, что ли?

И вот теперь они приближались к Москве, но Аню все равно не покидало ощущение слежки. Кто-то неотступно наблюдал за каждым их с Диной передвижением и наверняка готовил коварный подвох. Да еще и этот сон…

Аня вспомнила приснившихся ей существ. Что-то подсказывало, что они какие-то неправильные, эти чудища, которых она назвала мутантами. Другими они должны быть и по виду, и по сути — величавее, благороднее. А эти все как один были мелкими, ничтожными, как разменные медяки — не то пошлые завистливые жабы, не то всего боящиеся и ко всему приспосабливающиеся хамелеоны с человекоподобными телами; а еще они чем-то напоминали слетевшихся на падаль облезлых ворон, которые торопятся нажраться прежде, чем их турнет кто-нибудь более сильный, наглый и злой. Даже тот, самый крупный мутант, вызывал у нее только презрительную усмешку. А ведь он (она теперь хорошо чувствовала!) был связан с войной, чем и объяснялась его великая популярность в народишке.

— Жалкие изгнанники… — беззвучно проговорила Аня, дыша на стекло и рисуя в запотевшем круге рожицу.

Дина мертвым сном спала сзади, под дубленкой. Лёха курил и молчал, а Аню снова одолела дремота. Теперь ей приснились горы — высокие-высокие, держащие на плечах купол неба, а вровень со снежными вершинами парил гордый орел. И она тоже взлетела туда, переживая восторг собственного всесилия.

Алексей свернул к обочине и слегка потряс Аню за плечо:

— Слышь, Анька, или как там тебя звать? Мне на «Титанике» нельзя дальше по городу, так что приехали.

Она непонимающе смотрела на него и по сторонам.

— Нельзя, говорю, мне дальше, гайцы штрафанут, у них тут всюду машинки работают. Для нас специальная дорога есть, а тебе в центр надо, поняла?

— Это уже Москва?

— Да это уже минут сорок Москва.

У него было простецкое лицо и добрые голубые глаза. Аня поняла и кивнула:

— Спасибо тебе, дядя Леша. Дина, вставай, нам пора выходить!

И, не обращая внимания на вытянувшуюся от изумления физиономию водилы, девушки покинули кабину КамАЗа. Аня на прощание помахала ему рукой, а Лёха нажал на клаксон, и машина издала трубный, протяжный вопль.

— Пафосный дядька! — зевая и разминаясь, заметила Дина. — А ты ему понравилась. Вот тебе и чучело!

— Дин, ну что ты, а?

— Ладно, не буду, не буду! Для нас с тобой сейчас главное — не попадаться на глаза ментам. Слушай, а как он нас вез через посты?

— Не знаю, я спала…

Аня была в Москве впервые, и хотя это совершенно точно не было парадным въездом в столицу, впечатление чего-то громадного и бесконечного нисколько не омрачилось.

— Ты что-нибудь вспоминаешь? — спросила она поеживавшуюся Дину. — Знакомые тебе места?

Мимо тянулись вереницы машин, а пешеходов было немного. Поток то и дело застревал в пробках, и девушки все время оказывались вровень с одними и теми же автомобилями.

— Ничего не вспоминаю… — расстроено ответила Дина. — Как будто я здесь впервые… Может, еще попробуем словить попутку? Вдруг повезет?

— Знаешь, Дин, у меня такое предчувствие, что пешком мы доберемся быстрее… Да и вид у нас с тобой… кхем…

Диана тяжело вздохнула, соглашаясь с доводами спутницы.

Поесть сержант Скачко любил всегда, независимо от обстоятельств, времени суток и чувства голода. Особенно на работе. Сам процесс был достойным оправданием изредка приключавшемуся ничегонеделанию, тогда как любой другой предлог мог вызвать нарекания у начальства или недовольство у домашних. По крайней мере, так чудилось самому Скачко. Для начальства еще оправданием могли служить перекуры, но тогда они же стали бы камнем преткновения с семьей, и втягиваться сержант не хотел.

Это был неуверенный в себе и очень странный человек. Бывали случаи, когда сослуживцы заставали его читающим, да не какие-нибудь себе журнальчики, а произведения Чехова или Достоевского. Сержант густо краснел, терялся, прятал книгу и сумбурно объяснял ее появление. Не то чтобы совершенно никто из коллег Скачко не интересовался классикой, но ведь не на работе же, в патрульном «бобике», читать «Записки из мертвого дома»!

Поэтому теперь, в обед, сержант на законных основаниях мог уединиться с книгой за отдельным столиком в небольшом кафе и вкушать украинский борщ со сметаной под аккомпанемент Федора Михайловича. Уединиться, впрочем, он смог, но вот вкусить сполна не успел, потому как на улице очень некстати пошел дождь и загнал в помещение кафе малолетку-беспризорницу в растянутом свитере до колен и кошмарных резиновых сапожищах со взрослой ноги. Официантка в крик, и сержанту Скачко стало понятно, что от исполнения служебных обязанностей уже не увильнуть. Он встал, одернул синюю куртку и, кашлянув, приблизился к нарушительнице общественного спокойствия.

Худенькая черноглазая девчушка пришибленно таращилась по сторонам. Скачко ухватил ее за локоть и с неприязнью почувствовал, что она вся мокрая, а от шерсти, из которой связан свитер, пахнет старушечьим домом, нафталином и залежалостью.

— Иди-ка ты себе куда-нибудь… куда-нибудь… Иди, иди, погуляй, ты же не хочешь в детскую комнату?

— Пожалуйста, ну разрешите хоть у двери дождь переждать! — ее глазища быстро наполнились слезами. — Я не могу больше, я замерзла.

Девочку так трясло, что локоть ее колотился в ладони милиционера.

— Черт! — шепотом выругался Скачко и надел фуражку, с тоской оглянувшись на недоеденный борщ. — Пошли!

— Куда?

— Ну в отделении у нас погреешься, куда! Здесь-то тебе все равно не дадут.

Всего на минуту замешкалась Диана — и вот эта сумасшедшая девчонка бесследно пропала. В довершение ко всему опять полил дождь.

Дина в растерянности встала посреди тротуара, озираясь и размышляя, в какую из дверей взбрело в голову заскочить дурехе-Ане. До цели — храма Христа Спасителя — оставалось всего ничего, а там уж будет и Остоженка, и ее, Дины, дом. Но как же не вовремя испортилась погода!

Взгляд упал на стеклянную дверь кафе-ресторана. Дина почувствовала, как от голода у нее подвело внутренности, и она могла бы поспорить, что тут же почуяла головокружительные запахи ресторанной кухни, а особенно — наваристого красного борща.

У двери создалась возня, и сквозь стекло Дина разглядела мужчину в милицейской форме («О, нет!»), который через силу выволакивал наружу Аню.

— Вот проклятье! Аня! Аня, беги! Беги! — заорала она что есть сил, перекрикивая уличное движение, и ринулась к перекрестку.

Аня вырвалась из рук сержанта.

— Стоять! Стоять, говорю!

Но та бежала, слыша только шум ветра в ушах. Чуть помедлив, Скачко ринулся вдогонку.

Наравне с сержантом по дороге ехал белый микроавтобус. А беспризорница тем временем прошмыгнула перед двумя потоками машин и скрылась под аркой проходного двора. Дожидаясь пробела между сигналящими автомобилями, сержант внимательно проследил ее путь.

— Он нас догонит! — прохрипела задыхающаяся от бега Дина. — Давай сюда!

И она, спотыкаясь, скатились в подвальный магазин продуктов, прилепившийся к фасаду дома.

У прилавка толпилось несколько человек. Последним в очереди, перекрывая дорогу Ане и Дине, стоял мужик, одетый, как бомж, с фингалом и спутанной бородой.

— Спрячьте! — кинувшись к нему, взмолилась Аня.

Мужик обернулся.