"Бернард Маламуд. Жильцы" - читать интересную книгу автора

омывают разнообразные острова и островки, а в наводнение затопляют их вместе
с топкими берегами жизни и смерти.
"Оттого внутренность моя стонет, как гусли"[1], - Исаия.
Не поднимая взгляда на окно рядом с ним, писатель представил себе
зимний день там, снаружи, кристально прозрачный, осиянный холодной красотой,
радуясь ему, но не желая сливаться с ним частично или полностью, не желая
вдыхать его жгучий блеск в свои полузапавшие легкие, впитывать его. Такого
рода порывы он давно уже подавлял в себе, иначе он не смог бы написать
что-либо сколько-нибудь серьезное. И пока он писал, его так и подмывало
открыть ближайший стенной шкаф и полюбоваться на коробку с накопившимися
рукописями. И у него мачтой вставал член - производительная сила в нем не
иссякала. Гарри быстро писал со все возрастающим чувством наслаждения,
глядя, как слова успешно сползают к низу страницы. Он уже изведал
удовлетворение от хорошо проделанной утренней работы. Во второй половине дня
он напечатает на машинке то, что пишет сейчас авторучкой. Кто это сказал,
что думает правой рукой. После работы он застелет постель, примет теплый
душ, потом пустит холодный - о горячем не может быть и речи, - затем
послушает какие-нибудь из своих пластинок, запивая музыку спиртным. Сегодня
вечером у него неожиданная вечеринка, если повезет, то и с поебком; с
чуточкой человеческой любви в безумном мире. Пользуясь словами, надо уметь
выразить нечто большее, чем слова. Зазвонил дверной звонок, Лессер слышал
его, но не переставал писать. Звонок звонил настойчиво.
Он звонит вечно.

*

Звонит Левеншпиль.
Сидя за столом, писатель переговаривается через две комнаты. Старая
история, они уже давно перепевают ее, всякий раз начиная с уверений во
взаимном уважении. Каждый свидетельствует свое уважение к другому. Лессер
обещает убраться как можно скорее, чтобы домовладелец мог снести свой дом.
Левеншпиль, мужчина с мощной грудью и голосом, живущим у него в утробе,
клянется, что хочет, чтобы Лессер написал свою книгу как можно лучше; он
уважает серьезных писателей.
Сирена в козловой шкуре, перестань дудеть мне в душу.
А теперь к делу. Домовладелец только что вернулся с похорон близкого
родственника в Куинсе и надумал заглянуть к писателю, поздороваться с ним.
Помилосердствуйте, Лессер, съезжайте, и тогда я снесу этот паршивый дом -
горб на моей спине.
Лессер отвечает, что не может все бросить на середине книги. При его
нынешнем расположении духа у него ушло бы тогда полгода на то, чтобы вновь
сосредоточиться и вернуться к работе, не говоря уж о том, что его мороз
подирает по коже при мысли, что он перестает владеть материалом. Вы понятия
не имеете о том, как все меняется, стоит хоть ненадолго отвлечься от работы.
Страшно подумать, что придется хоть чуть изменить замысел. Вы сами не
знаете, чего требуете, мистер Левеншпиль.
Мы подыщем вам прекрасную квартиру по соседству, там вам будет куда
удобней, чем в этом дурно пахнущем доме. Так что если вы сделаете перерыв в
работе на недельку, на две, конец света от этого не настанет. Положим, вы
заболели, вам пришлось на немножко лечь в больницу? Вы бледны, ни дать ни