"Владимир Малявин. Традиция "внутренних школ" ушу" - читать интересную книгу автора

обусловлена огромной ролью всевозможных ритуальных действий, "китайских
церемоний" в их общественном укладе, ведь типовая, стилизованная форма
действия, будучи публичным жестом, регулирует отношения между людьми и
притом людьми, занимающими неравное положение. Господство стильных форм
поведения знаменует превращение жизни в одну нескончаемую церемонию.
Арсенал традиционных школ ушу тоже состоит из жестко регламентированных
приемов и движений, носящих нередко откровенно метафорические, цветистые
названия: "белый журавль расправляет крылья", "носорог смотрит на луну",
"восемь бессмертных переправляются через океан", "яшмовая дева ткет пряжу" и
т. п. Очень часто нормативные движения уподобляются повадкам животных -
обезьяны, медведя, тигра, петуха, цапли и проч. Обычно с разучивания
подобных типовых фигур и начинается постижение секретов различных традиций
ушу. Какое же место в практике ушу занимают эти фигуры?
Отметим прежде всего, что перед нами обозначения определенного качества
движения, и это качество, запечатленное в глаголах, составляет своеобразный
фокус ситуации, сердцевину типовой формы. Овладение этими нормативными
жестами, которое носит характер как бы телесного усвоения, знаменует
стяжание определенной энергии.
Откровенно символическая природа названий типовых фигур указывает на
несоответствие их формы и содержания, устанавливает пределы вещей (что
всегда свершается в метафоре) и тем самым побуждает преодолевать границы
своего опыта, устремляться вовне себя. Ученик в школе ушу, который
разучивает, скажем, "позу медведя" не старается стать подобным медведю
(задача, очевидно, как логически, так и практически невыполнимая) и даже не
пытается найти некую общую основу поведения человека и медведя.
Скорее наоборот: он выявляет вездесущий водораздел в собственном бытии,
неустранимое присутствие "другого" в своем опыте и тем самым способствует
развитию собственного самосознания. Мы имеем дело всего лишь с
педагогическим приемом: постижение "другого" необходимо для возвращения к
самому себе.
Ясно, что типовая позиция в практике ушу выступает как своего рода
подручное средство, которое можно отбросить после того, как желаемый
результат достигнут; она даже с неизбежностью уводит за свои пределы.
Примечательно, что, если в японских воинских искусствах внешний образ
движения обозначается иероглифом "ката", т. е. "поза", "статичный образ", то
китайские мастера ушу говорят именно о "пути" (лу) движений или о целостной
"ситуации" (ши), обозначаемой той или иной фигурой.
Иными словами, в китайской традиции нормативные жесты указывают именно
на сокровенную вечнопреемственность Семени движения, каковое запечатлено в
одном из фундаментальных образов всей китайской традиции - образе "вечно
вьющейся нити". Образ этот можно найти уже у Конфуция и Лао-цзы, а, скажем,
"Канон тайцзицюань" оканчивается следующей фразой: "Будь подобен тянущейся
нити и не позволяй ей прерываться". В той же традиции тайцзицюань фокус
типовой фигуры-ситуации уподоблялся "игле, спрятанной в вате".
Момент раскрытия силы в практике ушу подобен пробуждению в бесконечной
череде сновидений: момент этот извечно преследует нас в наших усилиях
самопознания и столь же постоянно от нас ускользает.
Бытование школы ушу очерчивается, как видим, рамками стиля, который,
будучи знаком возвышенной, интенсивной жизни, указывает на внутреннюю
преемственность, заданную самим качеством переживания.