"Владимир Малявин. Традиция "внутренних школ" ушу" - читать интересную книгу автора

все большую конкретность, и в конечном счете форма-тип соскальзывает в
нюанс, рассеивается в мозаике неуловимо тонких различий, в царстве
вездесущей конкретности. Этим определяется и учительная роль нормативных
комплексов в ушу: усвоение типовых фигур, заставляя отнестись с вниманием к
самым незначительным "частностям", повышает чувствительность, воспитывает
необыкновенную сосредоточенность и ясность сознания. Изучение канона
движений в ушу есть подлинная школа духа.
Таким образом, типовые формы в ушу в момент само-реализации
преодолевают себя, как бы рассеиваясь в бесконечном богатстве разнообразия
жизни. Выйдя из первозданного Хаоса как неопределенного единства бытия
(согласно Чжуан-цзы, "Великого Кома, выдыхающего ветер"), типовые формы,
увлекаемые волей к стильности, в конце концов снова исчезают в неисчерпаемой
конкретности Хаоса, но на сей раз - хаоса жизни, эстетически освобожденной,
наполненной человеческим присутствием.
Даосская традиция в Китае снимала противостояние культуры и природы в
конкретности человеческой практики. Чжуан-цзы провозглашал идеал "небесной
освобожденности" (тянь фан), соответствовавший тому состоянию общества,
когда люди "пахали землю - и кормились, ткали - и одевались, каждый жил сам
по себе и не угождал другим". Конечно, первозданный хаос не равен плодам
человеческого самопознания: "в небесном нет ничего от человеческого", -
напоминает тот же Чжуан-цзы.
Однако небесное и человеческое в даосизме подобны не по аналогии, а по
символической полноте бытия, удостоверяемой текучим и конкретным характером
человеческой деятельности. Ибо сходятся крайности, и вещи, согласно
философии дао, тождественны по пределу своего существования. Как отмечал Го
Сян (III в.), древний комментатор писаний Чжуан-цзы, "чем более различны
вещи по своему внешнему виду, тем более они подобны в том, что они сами по
себе таковы". Великое Единое даосских мудрецов постигается в единичности
каждого неповторимого момента бытия.
Итак, типовая, или стильная, форма реализуется в само-уст-ранении. Этот
момент "само-потери" образов знаменует в ушу высшую ступень совершенства,
постижение глубочайшего секрета традиции. Внешний образ символической
реальности дао становится "подлинностью" опыта, непосредственно
удостоверяемой телесной практикой. Это и есть достижение истинного гунфу,
пребывающего "по ту сторону всех форм". В школе Мэйхуачжуан (Сливового
Цветка), одной из древних школ северного Китая, эта ступень
совершенствования именуется "превращением тела": ученик как бы обретает
новое и даже вечноюное энергетическое тело, лишенное тяжести физических тел.
Считается, что такое становится доступно тем, кто сполна овладел
"шестью соответствиями" (лю хэ), к каковым относятся синхронность движений
ладоней и ступней, локтей и колен, плеч и бедер (так называемые "три внешних
соответствия"), а также единение воли и энергии-ци, ци и физической силы
мышц и костей
Возвращение к бесформенной пустоте в самом деле означает переворот в
нашем мировосприятии. Исчезают дуализм внутреннего и внешнего,
присутствующего и отсутствующего, прошлого и будущего.
Сознание сливается с "вечно вьющейся нитью" Великого Пути, и мастер ушу
становится подобным древним мудрецам, о которых в даосских книгах сказано,
что они "считали сон подлинностью, а явь - иллюзией". Ибо сон и есть
прообраз вечнотекучести дао, и даосское прозрение есть не что иное как