"В.В.Малявин. Афоризмы старого Китая" - читать интересную книгу автора

Историческим фоном расцвета афористики в ту эпоху послужило все более
углублявшееся отчуждение между государством и образованной верхушкой
общества. Среди литераторов того времени было принято с нескрываемым
презрением относиться к служебной карьере, многие из них даже не пытались
держать экзамен на ученое звание, что было обязательным условием
политического успеха в старом Китае. Завоевание Китая маньчжурами в середине
XVII века еще более обострило конфликт между властью и обществом. Новые
хозяева страны понимали, что не найдут в лице ее ученой элиты искренних
друзей, и стремились упрочить свое положение репрессиями и насаждением самых
рутинных и догматических форм учености и словесности. В результате
закосневшие, иссушенные школярскими упражнениями традиционные жанры
литературы утратили всякую привлекательность; новая словесность растеклась
маленькими звонкими ручейками вокруг серой глыбы официальной книжности.
Подлинной пищей литературного творчества стали тревоги и радости частной
жизни во всем ее разнообразии. Естественно, что афоризму - форме очень
свободной, гибкой, чутко откликающейся на жизненные перемены - было суждено
занять в литературе того времени почетное место.
Надо было уметь отвернуться от официозных ценностей быта, надо было
проникнуться стойким отвращением к пошлости казенных мнений и идеалов, чтобы
в литературе позднесредневекового Китая вполне утвердился в своих правах
афоризм. Ибо тайна афоризма - это тайна вольности духа. Афоризм возвещает о
жизни сознания, ставшего свободным от соблазнов света, чтобы быть свободным
для себя.
Итак, афористическую словесность с полным основанием можно назвать
"альфой и омегой" китайской традиции. Но что такое традиция? По-видимому, мы
спрашиваем о предмете, не столь уж легко поддающемся определению. Для
характеристики его как нельзя лучше подходит суждение Аристотеля о том, что
люди менее всего замечают как раз наиболее очевидное. Что может быть ближе и
внятнее того, что нам передается, предается (памятуя о том, что слово
"традиция" восходит к латинскому Хга Л Иго - передача, предание)? Традиция
жива, когда она не видна. Вот почему в традиционных культурах живое предание
всегда окружено ореолом священной тайны и остается чем-то наименее
выявленным, выставленным напоказ, осознанным. Напротив: современные
позитивистски настроенные исследователи, помещающие традицию в область не
заданного человеку, а лишь пред-ставленного, доступного наблюдению,
объективированного упускают из виду все, что есть в ней существенного.
Ниже мы попытаемся рассмотреть традицию как самостоятельную и в своем
роде первичную реальность человека, имеющую свою логику развития и требующую
особых методов изучения; как реальность по существу своему вне-образную и
доступную только символическому выражению. Наши заметки, конечно, не
претендуют на всестороннее объяснение феномена традиции. Они лишь намечают
один из возможных путей осмысления памятников средневековой китайской
афористики, публикуемых в этой книге.
Отобранные для перевода произведения принадлежат разным историческим
эпохам и разным направлениям китайской мысли. Первыми помещены изречения из
малоизвестной книги "Гуань Инь-цзы", сложившейся, вероятно, в X веке и
представляющей собой характерный памятник философской и литературной
традиции даосизма. "Гуань Инь-цзы" состоит из разрозненных суждений, лежащих
в русле миросозерцания древних даосов. Как и в книгах даосских авторов
древнего Китая, мы встречаем здесь органическое единство чувства и мысли: