"Александр Малышкин. Поезд на юг (Советский рассказ двадцатых годов)" - читать интересную книгу автора

избалованные, непонятные тебе комнаты и тонкие запахи и слова,
расстраивающие воображение, а ты совестливо думаешь, как бы урезать от
этой поездки червонца полтора и послать в родимые места - перекрыть к зиме
кельенку для старухи. Недоуменно и скучно ей будет, Григорий Иваныч, от
избяной твоей простоты..."
Мы мчимся над стоялой, зевающей тишиной дачных платформ и полустанков,
мчимся в дичь, прохладу и темень бора и сеем везде бунт, грохот, пыль.
Барышни устали, садятся друг против друга за столиком и, поправляя
растрепанные ветром прически, мельком, равнодушно оглядывают нас всех.
Григорий Иваныч вдохновляется, лезет под лавку за чайником. Скоро Серпухов.
Григорий Иваныч стремительно нацеливается на барышнин эмалированный
чайник.
- Разрешите и вам... в вашего чудачка!
Женечка от неожиданности глядит на него вопросительно.
- Пожалуйста...
На остановке шпоры и чайники стремглав звякают в коридор. Женечка
перегибается из окна.
- Не опоздайте! - кричит она вдогонку.
Я боюсь посмотреть - не споткнулся ли там Григорий Иваныч от блаженства.
Мы выплываем в засерпуховские раздолья; там красное полымя луны и
замглившаяся глубь, в которой тонут церковки, деревеньки, закатившаяся за
туманы полевая сторона. За чаем Григорий Иваныч заговаривает с девицами
смелее. Но я не верю преувеличенному вниманию Женечки, не верю ее доброй
круглоглазой улыбке. Наверно, с тем же самым чувством она повязывает в
Москве красный платочек на манифестацию или податливо-хохотливо
кокетничает с коммунистом, председателем месткома... О, хитрая девица
умеет себя вести с хозяевами. И мы узнаем, что они с Сонечкой едут в
Алупку, а потом по южному берегу Крыма; что они там были еще подростками,
в четырнадцатом году, тогда объявили войну, и была такая паника, такая
паника.
- А помнишь все-таки, Сонька, Байдарские ворота?
- Ах, Байдарские ворота!.. - Блондинка мучительно жмурится от восторга.
- А вы тоже до Севастополя? - спрашивает Женечка, и глаза играют в
упор, как там, у рояля, под махровым тюльпаном абажура, - скольким еще
глазам они играли так навстречу?
- Нет, у меня через Симферополь. Эти самые... Байдарские ворота я уже
видал! Мы с бригадой по всем этим местам...
Григорий Иваныч старается придумать что-нибудь особенное.
- Вот у меня все записано, что в каких местах будет. Очень
ин-те-рес-но! Вот за Харьковом пойдут цыплята, можете кушать сколько
угодно, ха-ха-ха! - Хохоток, у Григория Иваныча любезный, сиплый, бабий. -
А вот за Мелитополем пойдут жареные бычки, вот бычки, ха-ха-ха!
Ему не сидится, он пенится от радости, пристает к. угрюмым соседям,
потчуя их чаем.
Те сначала отказываются, но потом вынимают из кошелок огромные походные
кружки и по очереди стеснительно подставляют Григорию Иванычу. Григорий
Иваныч принимается лить, льет долго и терпеливо, пока у него от напряжения
не начинает болеть рука. Но у кружки, кажется, нет дна. Григорию Иванычу
становится стыдно, но остановиться еще стыднее, и стыдно женщине, которая
тянет конфузливо руку с кружкой; черные зубы ее улыбаются жалостно. После