"Александр Малышкин. Поезд на юг (Советский рассказ двадцатых годов)" - читать интересную книгу автора

Издали я узнал Григория Иваныча. Он ликующе подплясывал, направляясь к
вагону и прижимая к животу чудовищный арбуз. У ступенек мы почтя
столкнулись, но он осторожно миновал меня и в стороне, наклонив голову,
смигивал, смигивал под вагон...
В темном спящем купе он тронул меня за плечо.
- Эх, опоздал, а кавун-то хорош, хотите? - И шепотом спросил смущенно:
- Как мне ночью с сапогами быть, у меня ноги пахнут?
- Вот ерунда, - сказал я.
Но он так и лег мучеником, свесив с полки обутые грузные ноги.
Я остался один - поезд, завывая, гнался по мамонтовским следам. И тучей
ползло - на дороги, на города, на сны - темное, щемящее поле.
Пожелклые пажити на безоглядные сотни верст, где отшумел только что
урожай, как вода - и бандитские полустанки по пояс в кустах и тополях, на
платформах босые бабы со снедью, с горшками, арбузами, с деревенским и
садовым изобилием, и щеки у баб как сливы, и над полустанком солнце, и
бандитские дороги, где петлил недавно, надувая красные истреботряды,
Махно, Щусъ, Хмара .. По дорогам, по серо-голубой пылевой мякоти, сонно
влекут волы воз с отавой, и демобилизованный малый, в вылинявшей
гимнастерке, лежит на возу брюхом вниз, встречая поезд посоловелыми сытыми
глазами, - и в канавах, за околицей, куда сбегают из древних лет колья со
ржавой колючей проволокой, густо пошел лопух, гусятник, крапива -
паутинная темь в канавах от травы, и квохчут куры.
Заросло, затучнело, сытью завалилось и глухотой.
Опять ели арбуз в нашем купе и ели дешевых цыплят под Харьковом - хотя
уже ни есть, ни глядеть на них не хотелось, и пили - уже забыто, сколько
раз,, - чай из Григория Иванычева чудака; у блондинки по всем признакам
случился даже запор. А Григорий Иваныч не отставал от обеих, как назло,
звякал за ними шпорами охраняюще и, ничего не подозревая, вызвался
провожать их к почтовому ящику в Харькове. Почтовый же ящик был придуман
блондинкой, чтобы вволю отсидеться в вокзальной уборной, и блондинка, чуть
не плача, мучительно семенила на цыпочках по перрону, держа под руку
Женечку... А Женечка только хохотала над обоими, хохотала и играла глазами
на окна мягкого вагона.
И я злорадствовал: "ага, не послушал меня, Григорий Иваныч!" Да и не
было его - за сиплым хохотком, за шпорами разве настоящий был Григорий
Иваныч?..
И вот именно из этой сыти и глухоты влезло в наше купе новое семейство,
взамен угрюмых пассажиров, унырнувших незаметно в Харькове. Сердитая
дородная женщина несла грудного ребенка; муж, огненноглазый паренек,
похожий на цыгана, вел за ней девочку лет четырех. Поперли корзинки,
мешки, одеяла - сразу завалило рухлядью и детским плачем всю блондинкину
койку; женщина, не стесняясь, вынула большую грудь и тотчас же начала
кормить; паренек на каждой остановке хлопотливо бегал за едой и за
кипятком. Мне показалось, что я где-то видел этого смирного человека,
ухаживающего за всеми безропотно, с тихой виноватостью.
Барышни косились, передергивали плечиками и прятали на губах какие-то
ядовитости. Барышни были недовольны.
В самом деле - на пол полетели арбузные корки и мякоть и еще что-то
непрожеванное, под ногами намялась тюкающая склизкая грязь, по которой
всласть прыгалось старшей девочке, с большим куском арбуза в руках. И эта