"M.K.Мамардашвили, А.М.Пятигорский "Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке"" - читать интересную книгу автора

языковая форма понимания сознания (а мы сейчас говорим или пишем о
сознании) не должна накладываться целиком на область сознания. Мы не мо-
жем сказать: "Где есть язык - там есть сознание". Мы в нашем понимании
сознания пользуемся языком, поскольку это понимание эксплицируется. Что
касается самого сознания как гипостазируемого объекта, то мы оставляем
вопрос о его отношении к языку полностью открытым. По-видимому, есть много
способов понимания сознания и экспликации понимания сознания. Можно
указать только на один момент: когда речь идет о прекращении сознания, о
борьбе с сознанием, как с тем, что должно быть остановлено, то здесь язык
остается исключительно как способ описания нашего понимания.
Отличение сознания от языка может быть зафиксировано в отдельных
описуемых случаях мышления и языка. Можно, во-первых, найти в языке куски,
в которых предположительно могли бы пересекаться сознание и язык. В
качестве таких кусков языка могут фигурировать языковые формации, которые
являются сами себя обозначающими образами и несут в себе информацию о
самих себе. Последним, например, является образование типа: "я думаю,
что...", "я предполагаю, что...", где референт, к которому отсылает язык,
содержится в самом же языке, а не вне его. В этом случае можно
предположить способность или возможность сведения других образований
сознания к этой форме, то есть редуцировать иные, более сложные языковые
образования к таким формациям, где, как мы сейчас в данный момент
предполагаем, "проглядывает" сознание. Но в данном случае мы как раз можем
отвлечься от языковой формы по той причине, что в виде языкового
обнаружения сознания мы выделяем то, что вообще не является специфическим
свойством языка, и можем рассматривать это свойство самоотсылки к самому
себе в качестве сознания отдельно от языка, и тем самым рассматривать в
качестве сознания такие тексты, которые создаются актом чтения самого же
текста. Тогда мы могли бы предположить, что язык является той сферой, где
сознание получает "сла-
бую маркировку". Мы не можем сказать, что некоторый языковый текст
маркирован как акт сознания. Скорее, мы имеем дело с какими-то
синтаксическими и стилистическими конструкциями, где сознание проявляется
в установлении ранга текста, в установлении текста внутри текста и т. д.
На это явление неоднократно обращали внимание и лингвисты и исследователи
стилевых особенностей языка. Вообще, просто потому, что мы хотим понять не
язык, а сознание, мы считаем, что язык это нечто, что уже понято (не
нами). Мы не понимаем - что такое язык, но здесь мы и не хотим понимать,
что такое язык, - мы хотим понимать, что такое сознание. Сами по себе
языковые оппозиции, как нам кажется, не говорят ни о чем в сознании. Более
того, они не говорят и о присутствии сознания. Можно предположить иное:
когда человек переходит от одной системы оппозиций к другой, тогда мы
можем предположить присутствие факта сознания как фактора перехода от
одного языкового состояния к другому, сама динамика которого как бы
косвенно указывает на то, что имеет место сознание. В этом смысле не
лингвистическими оппозициями нужно пользоваться для разъяснения сознания,
а сознанием для разъяснения лингвистических оппозиций, для интерпретации
самого факта их существования. Сознание вообще можно было бы ввести как
динамическое условие перевода каких-то структур, явлений, событий, не
относящихся к сознанию, в план действия интеллектуальных структур, также
не относящихся к сознанию. По сути дела, область интеллектуальных структур