"Эмиль Мань. Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII " - читать интересную книгу автора

и занятиях, они буквально терроризировали разного рода доверчивых
простофиль, чтобы получить возможность обобрать их до нитки. Они предрекали
этим несчастным простакам бедствия и катастрофы, побуждая к немедленному
бегству. Те начинали лихорадочно распродавать имущество, скупавшееся
торговым сбродом за смешные деньги и приносившее после перепродажи звонкие
луидоры. Именно среди этого торгового сброда можно было встретить наиболее
изощренных в лукавстве мэтров Гоненов, поскольку в ту пору они были
представлены поистине удивительным многообразием типов[12].
Перечислению разновидностей подонков, авантюристов, бродяг, темных
личностей, которые подстерегали добычу за каждым углом возбужденного
непрерывными раздорами и распрями Сите, нет конца. К ним же можно причислить
забрызганных по уши грязью авторов, издателей и книготорговцев, новой толпы
людей сомнительного свойства, состоявших на жалованье то ли у Двора, то ли у
мятежников, писавших, печатавших и распространявших всякого рода памфлеты.
Многие тысячи этих книжонок за долгие годы вышли из тайных типографий, во
всех были ссылки на "осведомленные источники", и у всех была одна цель:
поддержать пламя страстей. Распространяли их, нередко с риском для жизни,
расползавшиеся по улицам Парижа подобно тараканам весьма жалкие типы.
Дошедший до нас портрет одного из них представляет собой изображение
человека с тяжелой заплечной корзиной на лямках разного цвета, человека,
похожего на улитку, с трудом влачащую свой панцирь. Одетый в дырявое подобие
полотняной рясы и короткие штаны, низы которых превратились от ветхости в
бахрому, он напоминает Панталоне из итальянской комедии. Ну и что? Как бы
смехотворно ни выглядел он в своих лохмотьях времен царя Гороха, стоит ему
где-нибудь появиться, - его встречают как Мессию. Население, высыпавшее на
улицы, жаждет новостей. Люди чуть ли не дерутся за книжонки, которые выдает
им этот жалкий тип в обмен на несколько денье, а особенно - за самые
"опасные", те, что он прячет под мышкой и вынимает оттуда потихоньку дико
провонявшими.
Сколько раз в центре собравшейся толпы словно из-под земли возникали,
портя всем удовольствие, полицейские стражи - то ли осуществляющие дозор, то
ли специально посланные Ратушей, но в обоих случаях с одной целью -
поддержания порядка и погони за продавцами подстрекательской писанины! И
всякий раз уходили ни с чем. Толпа вставала стеной на их защиту, а сами
распространители памфлетов, ловкие и быстрые, как обезьяны, в три прыжка
достигали лабиринта проулков и скрывались там. Действия толпы понятны: люди
не хотели отдавать свою привилегию на чтение подрывающих устои стихов и
прозы. Осыпаемые камнями, под гиканье и свист представители власти старались
очистить территорию, чаще всего - безуспешно. Никто не желал прислушиваться
ни к королевским эдиктам, ни к полицейским распоряжениям, ни к решениям
Парламента, запрещавшим сборища на улицах. Перекрестки, мосты, кабачки,
торговые лавки, мастерские ремесленников кишели заговорщиками или просто
досужими болтунами, равно одержимыми желанием перемен. "Не было такого
плюгавого писаря, мелкого служащего, учителишки, магистра дерьмовых наук,
который не старался бы - в устной или письменной форме - вмешаться в
государственные дела", - написано в "Conference d'Antitus".
Большую часть этих краснобаев и зубастых газетчиков поставлял корпус
мастеровых. Не было в те времена угла улицы в Париже, где не стояла бы будка
"холодного" сапожника, превратившаяся в кабинет политика. Заработав себе с
утра на луковицу - основной компонент ежедневного меню, - он откладывал