"О.Мандельштам. Путешествие в Армению" - читать интересную книгу автора

Сближая важные творения шведского натуралиста с красноречием базарного
говоруна, я отнюдь не намерен принизить Линнея. Я хочу лишь напомнить, что
натуралист - профессиональный рассказчик, публичный демонстратор новых
интересных видов.
Раскрашенные портреты зверей из линнеевской "Системы природы" могли висеть
рядом с картинками Семилетней войны и олеографией блудного сына.
Линней раскрасил своих обезьян в самые нежные колониальные краски. Он
обмакивал свою кисточку в китайские лаки, писал коричневым и красным
перцем, шафраном, оливой, вишневым соком. При этом со своей задачей он
справлялся проворно и весело, как цирюльник, бреющий бюргермейстера, или
голландская хозяйка, размалывающая кофе на коленях в угробистой мельнице.
Восхитительна Колумбова яркость Линнеева обезьянника.
Это Адам раздает похвальные грамоты млекопитающим, призвав себе на помощь
багдадского фокусника и китайского монаха.

Персидская миниатюра косит испуганным грациозным миндалевидным оком.
Безгрешная и чувственная, она лучше всего убеждает в том, что жизнь -
драгоценный неотъемлемый дар.
Люблю мусульманские эмали и камеи.
Продолжая мое сравнение, я скажу: горячее конское око красавицы косо и
милостиво нисходит к читателю. Обгорелые кочерыжки рукописей похрустывают,
как сухумский табак.
Сколько крови пролито из-за этих недотрог! Как наслаждались ими
завоеватели!
У леопардов хитрые уши наказанных школьников.
Плакучая ива свернулась в шар, обтекает и плавает.
Адам и Ева совещаются, одетые по самой последней райской моде.
Горизонт упразднен. Нет перспективы. Очаровательная недогадливость.
Благородное лестничное восхождение лисицы и чувство прислоненности
садовника к ландшафту и к архитектуре.

Вчера читал Фирдусси, и мне показалось, будто на книге сидит шмель и сосет
ее.
В персидской поэзии дуют посольские подарочные ветры из Китая.
Она черпает долголетие серебряной разливательной ложкой, одаривая им кого
захочет лет тысячи на три или на пять. Поэтому цари из династии Джемджидов
долговечны, как попугаи.
Быв добрыми неимоверно долгое время, любимцы Фирдусси внезапно и ни с того
ни с сего делаются злыднями, повинуясь единственно роскошному произволу
вымысла.
Земля и небо в книге "Шах-намэ" больны базедовой болезнью - они
восхитительно пучеглазы.
Я взял Фирдусси у Государственного библиотекаря Армении - Мамикона
Артемьевича Геворкьяна. Мне принесли целую стопку синих томиков - числом,
кажется, восемь. Слова благородного прозаического перевода - это было
французское издание Молля - благоухали розовым маслом.
Мамикон, пожевав отвислой губернаторской губой, пропел своим неприятным
верблюжьим голосом несколько стихов по-персидски.
Геворкьян красноречив, умен и любезен, но эрудиция его чересчур шумная и
напористая, а речь жирная, адвокатская.