"Андре Пьейр де Мандьярг. Щебенки " - читать интересную книгу автора

Печка в его комнате не погасла. Учитель с удовольствием взглянул на
огонь за слюдяным окошком очага, забыв о том, сколько раз выходил из себя
при виде печного отростка из кровельного железа, загибавшегося к потолку,
притянутого к нему цепями и в конце концов уходившего в его отверстие.
Паскалю Бенену приходилось сносить множество обид, но чего он не мог
простить своим ученикам - это мерзкого прозвища, которым они его наградили.
В комнате было тепло, он расстегнул пальто, и потяжелевшая пола с
оттопыренным карманом напомнила ему о находке.
- Ага! - сказал учитель (не последним из его чудачеств была привычка в
одиночестве размышлять вслух).
- Такой камень ученые называют "жеода"... Посмотрим-ка на него поближе.
Он положил каменный шар на ночной столик, стоявший так близко к печке,
что мраморная его доска нагрелась, и камень снова скрипнул - на треск это
было совсем непохоже.
От испуга или удивления учитель отпрянул от столика, но потом собрался
(как говорится) с духом и достал свой швейцарский нож. Такие ножи с
крестиком на рукоятке, хотя они часто оказываются подделками, все же
достаточно крепкие, и нож Паскаля Бенена с честью выдержал испытание.
Сломайся он, и его хозяин, возможно, остался бы цел и невредим, но где-то
было записано, кем-то, наверное, было решено, что этому человеку суждено
погибнуть. Так вот, Паскаль Бенен вставил самое большое лезвие в трещину
камня, нажал и расколол жеоду на две части.
Внутри оказалась полость, покрытая (точнее, ощетинившаяся) красивыми,
слегка дымчатыми фиолетовыми кристаллами, в которых легко было узнать
аметистовую друзу. На дне одного из полушарий расположились три крошечных
красных существа - женщины или девушки, красотки ничуть не хуже тех, что
дразнят и обольщают, выходя на подмостки кабаре, только ростом чуть
поменьше самой коротенькой восковой спички.
Учитель, охваченный любопытством, опрокинул чашу, в которой они
укрывались, и тихонько постучал пальцем по ее краю, чтобы заставить их
сойти на землю, то есть на ночной столик. Косточки у них чуть просвечивали
сквозь кожу оттенка спелой красной смородины; островки густых вьющихся
волос на теле были такими же черными, как длинные гладкие пряди на голове,
которыми две из них с плачем прикрывались, словно стыдясь своей наготы.
Однако третья девушка, ростом почти на сантиметр выше подруг и с тяжелым
узлом волос на макушке, дерзко выступила вперед, и, пока она стояла перед
учителем, заложив руки за голову и выпятив грудь, он разглядел ее округлые
формы, к каким только вол и остался бы равнодушным. Но, как ему ни хотелось
до нее дотронуться, он не посмел коснуться роскошного тела крошки, потому
что оно дышало злобой, от него исходила угроза, как от рептилии или
ядовитого насекомого.
- Puellae sumus, quae vocamur lapidariae, sorores infaustae, ancillae
paniscorum. Natae sumus sub sole nigro...3
Услышав ее речь, он широко раскрыл глаза от изумления: злоба этой
гадючки оказалась пропитанной солнцем древнего Средиземноморья, напоминала
о варварстве последних веков язычества. Она говорила на латыни (времен
упадка), и ему пришлось с напряженным вниманием вслушиваться в ее слова,
произнесенные тонким, хотя, впрочем, приятным для слуха тихим голоском,
поражавшим своим странным инфрачеловеческим звучанием.
- Nudae sumus egressae ex utero magnae matris nostrae, et nudae