"Генрих Манн. Венера (Трилогия "Богини, или Три романа герцогини Асси", Книга 3)" - читать интересную книгу автора

Их желания были бесчисленны, как мои. Они стремились, как я, ко всему, что
греет, что мягко на ощупь и приятно на вкус, что нежит, манит, доставляет
блаженство. И чтобы всем обладать, они топтали и убивали все, смеясь, из
одной только любви. Как должны были блестеть их глаза! У них, конечно, были
красные щеки, длинные белокурые волосы и широкие плечи. Я думаю, что они
были совершенно цельными и очень умными людьми. Они нарушали все договоры,
доверяли только своим, выпрашивали княжества в качестве утренних подарков,
мешали собирать жатву и торжествовали над умирающими от голода городами. Их
голоса звучали так ужасно, что перед каждым из них обращалось в бегство
целое войско.
Как они презирали их, этих прекрасных, мягких рабов, которых покорили!
Только одного врага они уважали, потому что он противостоял им: то была
скала Монте-Казино. Внизу они свирепствовали и любили; наверху, в каменной
пустыне, раздавались литании. Наверху задумчивые монахи нагибались над
древними пергаментами, точно разыскивали на песке последние следы шагов
загадочной чужеземки. А внизу сверкали взоры варваров. Они чувствовали себя
скованными этим молчанием; от бессилия и неудовлетворенного желания им было
жутко. Они не могли больше переносить этого, они шли во власянице на тихую
вершину, которой не могли достичь в латах. Один остался наверху и принял
пострижение. Я понимаю его!
Он отказался от всего, потому что и все не могло насытить его. В
сладчайшей фиге, таявшей на его языке, скрывалась, сладость, которую он мог
только предчувствовать, и за вкус которой отдал бы жизнь. Бархатистые глаза
девушек в апельсиновых рощах раздражали его; они были плодами, более зрелыми
и более золотистыми, чем те, которые росли вокруг, и он отчаивался сорвать
их, - хотя они уже таяли у него на губах. У воздуха были руки и груди, он
был сладострастен, как женщина. Рыцарь был полон желания насытить его и
исчезнуть в нем. И каждое утро он в бессилии смотрел, как тот отдавался
всем..."
Она повернулась к равнине спиной и углубилась в горы. Они были голые,
темные, ущелья беспорядочно прорезывали их, образуя обломки, похожие на
разрушенные города. Вдруг она в самом деле очутилась перед уцелевшим
городом; из источенной стены выбивались алоэ и выползали ящерицы. Крыши,
серые и неровные, горели на солнце; над ними возвышалась круглая, толстая
башня. Она была изъедена червями и обросла зеленым мохом. Полуразрушенная
мостовая образовала впадины, полные холодного запаха гнили; она проходила
между черными арками ворот, покрывала кривые грязные площади и доходила до
низких порталов церквей. Внутри, на пустых кафельных полах, дробились
цветные отражения. У стены, на растрескавшихся подоконниках, притаились
безобразные чудовища, вцепившиеся в изможденных грешников.
Она повернула обратно; темноту погреба сменил белый свет солнца. Она
поднялась направо по холму, поросшему увядшей травой. Внизу открылся город,
наполовину засыпанный мелкими камнями, его узкие дворы, засаженные фиговыми
деревьями и обнесенные косыми стенами. "Чудовища с церковных окон, -
подумала она, - перепрыгнули через них; они утащили оттуда последних людей".
За ней группа развалин образовала полукруг; она медленно вошла в него,
ища тени. Внутри перед растрескавшимися мраморными окнами, висели гардины из
плюща. С сетеобразных стен по покатому лугу скатывались мелкие обломки. Она
вытянулась на плоском камне, который жег ее. Посреди котловины ветвился
уродливый виноградный куст. Она лежала на краю и, когда полузакрывала глаза,