"Генрих Манн. Зрелые годы короля Генриха IV " - читать интересную книгу автора

забылась, как забывалась на протяжении всей своей короткой жизни, при
неожиданной встрече с возлюбленным. Сердце ее колотилось, дыхание стало
прерывистым, чтобы скрыть смущение, она приняла самый надменный вид, но
почти не понимала, что говорит своей соседке.
- Сердцебиение, - говорила она. - У вас его не бывало, мадам де
Морней? Например, еще в Наварре, когда у вас вышли неприятности с
консисторией из-за ваших прекрасных волос?
Голова Шарлотты Арбалест была покрыта чепцом; он доходил почти до
самых глаз, изливавших блеск и не ведавших робости. Добродетельная жена
протестанта Морнея спокойно подтвердила:
- Меня обвинили в нескромности, потому что я носила поддельные локоны,
и пастор не допустил меня к причастию и даже господину де Морнею отказал в
нем. Хотя прошло столько лет, сердце у меня по сию пору не может оправиться
от тех волнений.
- Вот как несправедлива бывает к нам наша церковь, - поспешила убедить
себя принцесса. - Ведь вы же во имя нашей религии обрекли себя на изгнание
и нищету после того, как спаслись от Варфоломеевской ночи. Все мы,
ожидающие здесь послов, были прежде либо узниками, либо изгнанниками во имя
веры: вы сами с господином Морнеем, король - мой брат, и я также.
- И вы также, - повторила Шарлотта; ее ясный взгляд лился прямо в
глаза Катрин, которая дрожала от смущения. Что бы я ни говорила, эта
женщина видит меня насквозь, поняла она.
- Наперекор пасторам, вы еще долго носили рыжеватые локоны, -
настаивала бедняжка Екатерина. - И вы были правы, скажу я. Как же так?
Сперва преследования, изгнание, а когда, наконец, вы воротились на родину,
вашу жертву не принимают. Из-за чего же - из-за локонов.
- Нет, я была не права, - созналась жена протестанта. - Я проявила
нескромность. - Тем самым она хоть и выдавала собственную слабость, но, в
сущности, напоминала принцессе о ней самой и ее куда более тяжком
прегрешении. На это она намекнула вполне ясно. - Нескромность моя была не
только оправданна: она была предумышленна и противостояла любым угрозам.
Однако же благодать снизошла на меня в молитве, я отринула то, что
было греховно. С той поры я скромно ношу чепец.
- И страдаю сердцебиением, - сказала Катрин. Гневным взглядом окинула
она лицо собеседницы, бледное, смиренное, вытянувшееся, каким оно стало
теперь. "Прежде, когда она была миловидна, мы вместе посещали балы",
подумала она. Гнев ее сразу остыл. Ею овладело сострадание, недалеко было и
до раскаяния. "А я все такая же, как раньше, и грех мой при мне. Я себя
знаю, я не заблуждаюсь, но при этом неисправима; прощения мне не будет", -
в раскаянии думала она. - Господи, помоги мне нынче же вечером надеть
чепец! - молилась она тихо и настойчиво, хоть и без большой надежды быть
услышанной.
Граф Суассон очутился перед ними, он сказал:
- Сударыни, его величество изволит требовать вас к себе.
Обе покорно склонили головы, лица у них остались невозмутимы. Он повел
обеих дам, держа их за кончики пальцев поднятыми руками. Руку кузины он
пытался потихоньку пожать. Она не ответила на пожатие и шла, отвернувшись.
Учтиво передал он ее венценосному брату.
Между тополей блеснул металл, у всех сперва возникла мысль об оружии
или военных доспехах.