"Томас Манн. Луизхен" - читать интересную книгу автора

лишь легкое дрожание пола и мебели, подходил адвокат, опускался на колени
и с величайшей осторожностью брал ее руку. Амра в таких случаях обычно
высоко поднимала брови и молча, с выражением чувственной злобы наблюдала
за своим огромным супругом, распростертым перед нею в слабом свете
ночника. Он же, бережно приподняв своими неуклюжими, дрожащими пальцами
рукав ее рубашки, прижимал толстое печальное лицо к мягкой впадинке на
полной смуглой руке, там, где сквозь кожу просвечивали тонкие голубые
жилки. И робко, с дрожью в голосе начинал говорить так, как в обычной
жизни не говорит ни один разумный человек:
- Амра! - шептал он. - Любимая моя Амра! Я тебе не помешал? Ты еще не
спала? Бог мой, целый день я думал о том, как ты прекрасна и как я люблю
тебя! Выслушай меня, мне надо многое тебе сказать. Но это очень трудно
выразить! Я люблю тебя так сильно, что сердце мое иногда сжимается, и я не
знаю, что мне с собою делать. Я люблю тебя сверх сил. Ты этого, пожалуй,
не поймешь, но ты уж поверь. И хоть разочек скажи, что чуть-чуть
благодарна мне за это. Знаешь, ведь такая любовь, как моя, должна цениться
в этом мире. Скажи, что, даже если ты не можешь любить меня, ты никогда
мне не изменишь, не предашь, только из благодарности, из одной лишь
благодарности... Я пришел умолять тебя об этом, умолять всем сердцем...
Кончались такие речи обычно тем, что адвокат, не меняя позы, начинал
тихо и горестно плакать. Амра бывала тронута, гладила рукой щетину своего
супруга и, утешая его, повторяла тягучим насмешливым тоном, каким
разговаривают с собакой, подползшей лизнуть ноги господина:
- Да!.. Да!.. Славный ты пес!
Такое поведение Амры, конечно, не было поведением порядочной женщины.
Настало время наконец раскрыть правду, о которой я до сих пор умалчивал:
увы, она лгала мужу, обманывая его с неким господином по имени Альфред
Лейтнер. Молодой музыкант, не без способностей, он в свои двадцать семь
лет приобрел довольно широкую известность забавными маленькими пьесками;
был он стройным мужчиной с дерзким лицом, светлыми, немного растрепанными
волосами и ясной, самоуверенной улыбкой, отражавшейся в его глазах. Он
принадлежал к современным не слишком требовательным к себе артистам,
которые прежде всего стремятся быть счастливыми и приятными, свой
маленький талант используют, чтобы придать собственной персоне побольше
обаяния, и любят разыгрывать в обществе роль наивного гения. Обдуманно
ребячливые, аморальные, беззастенчивые, веселые, самодовольные и притом
достаточно здоровые, чтобы нравиться себе даже в болезни, они и вправду
довольно милы в своей суетности, пока их не коснется беда. Но горе этим
счастливчикам, этим фиглярам, если на них обрушится серьезное несчастье,
которым не пококетничаешь, не порисуешься. Они не сумеют с достоинством
перенести его, не будут знать, что им "предпринять" со своими страданиями,
и погибнут, - но это уже тема для другого рассказа.
Господин Лейтнер сочинял премилые вещи, большею частью вальсы и
мазурки, слишком легковесные, чтобы почитаться, насколько я в этом
разбираюсь, настоящей музыкой, не будь в каждой из этих пьесок
какого-нибудь небольшого оригинального пассажа, перехода, вставки и
гармоничного поворота, не будь в них чего-то, что чуть-чуть возбуждало
нервы, позволяя угадывать остроумие и изобретательность композитора. Ради
этого они, казалось, и были созданы, что и делало их достойными внимания
истинных знатоков. Два-три такта в произведениях господина Лейтнера