"Томас Манн. Луизхен" - читать интересную книгу автора

Maria!". Иллюзионист в увешанном орденами фраке превзошел себя в
удивительных фокусах, господин Гильдебранд с потрясающим сходством
изобразил Гете, Бисмарка и Наполеона, а редактор доктор Визеншпрунг, в
последний момент решивший принять участие в вечере, прочитал
юмористический доклад на тему: "Весеннее пиво и его социальное значение".
Под конец заинтересованность зрителей возросла до предела, предстоял
последний номер, обрамленный в программе лавровым венком и гласящий:
"Луизхен, пение и танцы. Музыка Альфреда Лейтнера".
По залу прошло движение, все невольно переглянулись, когда музыканты
отложили свои инструменты и господин Лейтнер, до сих пор молча стоявший у
одной из дверей, сжимая полными губами сигарету, сел вместе с Амрой Якоби
за рояль, установленный в центре перед занавесом.
Лицо его раскраснелось, он нервно перелистывал написанные от руки ноты,
Амра же, наоборот, несколько бледная, опершись рукой о спинку стула,
бросала настороженные взгляды в публику. Но вот раздался резкий звонок, и
все вытянули шеи. Господин Лейтнер и Амра сыграли несколько тактов,
занавес поднялся, на сцену вышла Луизхен...
Замешательство охватило ряды зрителей, когда перед ними, неуклюже
приплясывая, возникла жалкая, отвратительно разряженная туша. Это был
адвокат. Широкое без складок, падающее до полу платье из кроваво-красного
шелка облегало его бесформенное туловище, а глубокий вырез обнажал
тошнотворно напудренную шею. Короткие рукавчики были пышно присобраны на
плечах, а длинные ярко-желтые перчатки прикрывали толстые, лишенные
мускулатуры руки. На голове его возвышался белокурый парик с воткнутым в
него, покачивающимся из стороны в сторону, зеленым пером. Из-под парика
смотрело желтое, опухшее, несчастное лицо, выражавшее одновременно
отчаяние и деланную веселость. Безостановочно прыгающие щеки вызывали
сострадание, а маленькие покрасневшие глазки, ничего не видя, напряженно
уставились в пои. Тяжело переваливаясь с ноги на ногу, этот толстяк то
обеими руками придерживал платье, то бессильно поднимал их вверх, выставив
оба указательных пальца, - других движений он делать не умел. И сдавленным
голосом, задыхаясь, пел под звуки рояля дурацкую песенку.
Не исходил ли от этой жалкой фигуры больше чем когда-либо холод
страдания, который убивал всякую непосредственную веселость и неотвратимым
гнетом мучительного беспокойства ложился на собравшееся общество?
Одинаковый ужас светился в глубине бесчисленных глаз, устремленных на эту
картину, - те двое у рояля и супруг на подмостках.
Безмолвный, неслыханный скандал длился по меньшей мере пять нескончаемо
долгих минут.
А затем наступил момент, которого никто из присутствующих не забудет до
конца дней своих. Давайте же представим себе, что произошло в этот
краткий, страшный и напряженный отрезок времени"
Многим известны забавные куплеты, под названием "Луизхен", и, возможно,
памятны строчки:

Ах, танцевать и вальс и польку
Здесь не умели до меня,
Вот я, Луизхен из народа,
И всех мужчин свожу с ума... -