"Томас Манн. Марио и фокусник (Новелла)" - читать интересную книгу автора

стягивая перчатки с длинных желтоватых пальцев - на одном оказался
перстень с большой выпуклой печаткой из ляпис-лазури, - он маленькими
строгими глазками с припухшими под ними мешочками озирал зал, неторопливо,
то тут, то там испытующе-высокомерно задерживаясь на чьем-нибудь лице - и
все это язвительно сжав губы и не говоря ни слова. Свернутые в клубок
перчатки он с удивительной и, несомненно, привычной ловкостью кинул с
большого расстояния в стоявший на круглом столике стакан, затем, все так
же молча оглядывая зал, достал из какого-то внутреннего кармана пачку
сигарет, судя по обертке самых дешевых, бережно вытащил одну и, не глядя,
прикурил от мгновенно вспыхнувшей зажигалки. Глубоко затянувшись, он с
вызывающей гримасой, широко раздвинув губы и тихонько постукивая носком
башмака об пол, выпустил серую струйку дыма между гнилушек съеденных зубов.
Публика разглядывала его не менее пристально, чем он ее. У молодых
людей в боковых проходах брови были нахмурены, и придирчиво сверлящий
взгляд только и ждал промаха, который этот самоуверенный фигляр не
преминет допустить. Но промаха не было. Доставание пачки сигарет и
зажигалки и последующее водворение их на место представляло известную
сложность из-за одежды фокусника: ему пришлось откинуть плащ и тут
обнаружилось, что на кожаной петле, накинутой на левую руку, у него
почему-то висит хлыст с серебряной рукояткой в виде когтистой лапы. Затем
обратили внимание на то, что он в сюртуке, а не во фраке, и так как
Чиполла распахнул и сюртук, стала видна повязанная вокруг его торса,
наполовину скрытая жилетом, широкая разноцветная лента, которую зрители,
сидевшие за нами и вполголоса обменивавшиеся впечатлениями, сочли знаком
его кавалерского достоинства. Так ли это, не знаю, поскольку никогда не
слышал, чтобы титулу кавальере соответствовал подобный знак отличия.
Возможно, лента была чистейшим блефом, так же как и безмолвная
неподвижность фигляра, который продолжал на глазах у публики со
значительным и бесстрастным видом курить сигарету.
Как я уже упоминал, в зале смеялись, а когда голос с партерной
"галерки" вдруг громко и отчетливо-сухо произнес "Buona sera!" [Добрый
вечер! (ит.)], раздался дружный взрыв смеха.
Чиполла встрепенулся.
- Кто это? - спросил он, словно кидаясь в атаку. - Кто это сказал?
Ну-ка? Сначала таким смельчаком, а потом в кусты? Paura eh? [Испугался,
а? (ит.)] - Голос у фокусника был довольно высокий, несколько
астматический, но с металлом. Он ждал.
- Это я, - произнес в наступившей тишине, усмотрев в словах Чиполлы
вызов и посягательство на свою честь, стоящий неподалеку от нас молодой
человек - красивый малый в ситцевой рубашке, с переброшен ным через плечо
пиджаком. Его черные жесткие и курчавые волосы были по принятой в
"пробудившейся Италии" моде зачесаны кверху и стояли дыбом, что несколько
его безобразило и придавало ему что-то африканское. - Вё...[Ну... (ит.)]
Ну, я сказал. Вообще-то поздороваться следовало бы вам, но я на это не
посмотрел.
Веселье возобновилось. Парень за словом в карман не лез "На sciolto lo
scilinguagnolo" [Он за словом в карман не лезет (ит.)], - заметил кто-то
рядом с нами. Урок вежливости, если на то пошло, был здесь вполне уместен.
- Браво! - ответил Чиполла. - Ты мне нравишься, Джованотто. Поверишь
ли, я тебя давно приметил? У меня особая симпатия к таким людям, как ты,