"Елизавета Манова. Рукопись Бэрсара" - читать интересную книгу автора Кстати, наших опять разбили под Гардром. Спасибо, морозы выручили,
Тубар не стал добивать. - Морозы! - бросил Эргис с усмешкой. - Это у Тубара, небось, хитрость! Я-то знаю, три года с ним ходил! Ну, давай к столу! Баруф нехотя сел к столу, взял ложку в кулак, чтобы не дрожала. Съел пару ложек - и отложил. - Что не ешь? - Неохота. - Посидел, устало сутулясь, и сказал, словно между прочим: - Тубар согласен встретиться с моим человеком. Я подавился. Откашлялся и кинулся на него: - Тебе что, приспичило от меня избавиться? Вчера Угалар... такого страху натерпелся, что вспомнить стыдно... а толку? - Как посмотреть. Если он тебя не вздернул на первом же суку... - За этим ты меня и посылал? - Не совсем, - ответил Баруф спокойно. - Вот и ступай к Тубару сам! - Брось, Учитель, - вступился Эргис. - Ты черта переговоришь, а деда и подавно! - Вот я с чертом и потолкую! - Ладно, - сказал Баруф, сдвинул котелок в сторону и выложив на стол самодельную карту. - Тут обстановка на вчерашний день. Запоминай. К утру вьюга перебесилась. В хрустком безмолвии встал ледяной брели наши кони, тащились, пропахивая извилистые канавы, и шерсть моего вороного Блира поседела от замерзшего снега. Баруф молчал, угрюмо сутулясь в седле. Я знал, что он не хочет меня посылать, и если посылает, то просто нельзя иначе. Я знал, что он за меня боится, а я свое отбоялся ночью. Кони выбрались за старую лесную дорогу и пошли немного живей. Баруф остановился. Мы уходили, а он стоял и глядел нам вслед, и это было довольно забавно. Картина, достойная кисти Аргата: так провожают героев. Слишком прозрачно и звонко было морозное утро, слишком бел и наряден придавленный снегом лес, чтобы хотелось думать о смерти. Смерть - это когда над тобою дождь и ненастье, когда на душе камнем лежит тоска, а сейчас все светло и просторно, как этот белый лес, как этот белый прозрачный день. Может быть в этом есть немного игры - но очень немного. Просто пора сменить раздумье на дело, просто хочется жить, просто поскрипывает заледеневшая кожа седла и позвякивает сосульки в конском хвосте, а Эргис молчит, и можно подумать о том, о чем не надо бы, но очень хочется думать. Я ехал и думал о Суил. За одно я могу поблагодарить этот мир: наконец-то Миз ушла из моей души. Не сразу и не легко - я и сам не знал, как крепко это во мне сидело. Словно невзрачный сорняк с огромными корнями; как будто немного места занимала она в моей жизни: жалкий остаток, не отнятый работой - а оказывается, нет местечка, куда бы не пророс один корешок, и всякая мысль отзывается болью - нет, уже не о ней. О том, что целых восемь лет она не любила меня. Оказывается, я покупал ее |
|
|